ТРИ СЕРПА. МОСКОВСКИЕ ЛЮБИМЫЕ ЛЕГЕНДЫ. ТОМ I
О трех купцах
«Во дни царствования Проба царя и Флориана» плыл корабль по Черному морю в город Византию, тогда еще не переименованную в Константинополь. И такая это была огромадина, все водяные чудовища, как черноморские, так и средиземные, разбегались от него без оглядки, а морские духи плакались. Английской компании принадлежал пароход. А понасовалось в него народу и в каютах, и на палубе, и всякой клади навалено и бочек, так что и за кладью, и между бочек купцы насчитали носов до тысячи. И всё иностранцы: и только трое крещеных: три русские купца из Ростова Великого.
Забрались купцы на пароход загодя, отыскали свою каюту по номеру и засели в ней крепко. А и ловко всё у них сладилось ‒ хитрые купцы! ‒ и удобно, и надежно: никто их ни слова не понимает и бояться нечего. И неспроста наметились они на такой: «английской компании»: своих боялись ‒ на большую сумму товару везли с собой! ‒ а кто его узнает, кто с тобой сядет: жулья и воров! ‒ да и сболтнешь: свой язык ‒ первый враг.
159
Звали купцов за общий стол ужинать ‒ половые по каютам мальчишки бегали, в колокольчики позванивали ‒ ну вот еще, чай, запасов у каждого с собой порядочно, да и от греха подальше: дни постные, подсунут заместо грибов червячью окрошку либо какой маринад улитошный, а потом изволь кайся. Повынимали купцы из плетушек всякой домашней провизии, копченых закусок, для крепости перцовки выпили, заправились, теперь Богу молиться и спать.
Тут контроль нагрянул; проверка билетов и документы.
И по документам объявляется: Сabinе de Luхе 200 ‒ Deck А* ‒ три русских купца из Ростова Великого: Горюшин, Лепешкин и Свешников ‒ едут в город Византию и везут с собой на большую сумму товара.
И как только их купеческое звание получило публичную огласку, а главное, что они русские ‒ крещеные, вся картина меняется.
* Каюта высшего класса 200 ‒ палуба А (фр.).
*
Горюшин сунулся запереть каюту ‒ не может найти крючок, нету крючка! нащупал шпынек какой-то, стал крутить, да только свет мигает: дверь ли отсырела, либо такое устройство, и спросить не у кого ‒ никто ничего не понимает. Дело совсем неудобное. Переглянулся он с товарищами, а те себе тоже думают. А под их дверью стоянку устроили, орут, гогочут, ‒ ничего не поймешь, с чего. И, словно б ошибкой, сунется какой в каюту и глазами шарит, потом что-то буркнет ‒ и за дверь, а за ним другой. И вид у всех самый зверский. А не запрешься, не ухоронишься. Смерть надоело, и жутко чего-то.
Вышел Лепешкин на палубу ‒ погода отличная, воздух легкий, а пришлось воротиться: все чего-то на него косятся, не то смешно им, не то недовольны ‒ а и смешного ровно ничего нет: вышел человек перед сном проветриться! Тоже и Свешников: по собственному делу пошел ‒ еще садясь, заметил расположение, а тут, как на грех, отыскать не может, а знаками пробовал объясниться, ему же на его собственную каюту показывают, ну, он по чужим каютам тычется, ищет ‒ так за ним по пятам, точно он вор какой.
160
И полегли купцы невесело, на душе у них смутно: чувствуют, что неспроста это всё, не доброе на уме, не дай Бог, погубят.
И припоминаются всякие случаи, про купцов же: как грабили купцов и мучили, и за то только мучили, что они крещеные, в Бога веруют, а эти ‒ команда и начальники их ‒ в Бога не веруют, идолам кланяются. И полезли в голову всякие страхи и страсти из житий мучеников, что из книг читали или слышали, ‒ а сколько православного народу загублено от лютых язычников!
И пожалели купцы: ведь как они были уверены, что умно и хитро придумали, всех провели, а вот ‒ на погибель себе. И если громко не сказал ни один, но подумал про себя всякий одно: о своем смертном часе и напрасной смерти.
Инда в жар бросило ‒ и так и сяк, с боку на бок, а никак не заснуть: жарко. Раздеться б, да боязно. А всё-таки пришлось. И уж налегке помаялись ‒ потомились ‒ и заснули.
А как заснули купцы да сном уложило тревожные мысли, такую пустили они в три носа музыку, такой волжский свист по каюте ‒ на весь пароход, не надо и джаза.
‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒
И вдруг среди ночи ка-ак дернет ‒ ‒ не то шелк рвут, не то пушка пальнула, не то на камень наперлись. Купцы смотрят: дверь настежь, яркий свет в коридоре, а по стенке трое ‒ их трое крадутся: ни лица, ни глаз, одни револьверные дула, и прямо на них: «Вы, ‒ кричат, ‒ русские купцы из Ростова: Горюшин, Лепешкин и Свешников?» И в ответ из коридора кто-то нахально: «Мы, ‒ говорит, ‒ Горюшин, Лепешкин и Свешников». Дула опустили, стали в круг, о чем-то совещаются, и слышно: их начальник: «Они, ‒ говорит, ‒ в Бога веруют, а мы не признаем». И как это сказал он, свет погас. И в потемках набросились на них, да за шиворот, чуть крест не сорвали, да на палубу и потащили. И там один за руку, другой за ногу ‒ раскачали ‒ и, как щенят, швырнули за борт в море.
* *
*
Лепешкин и Свешников породы кондовой, оба грузные, как о волну их шлепнуло ‒ волна только вспенилась ‒ ни рукой,
161
ни ногой без шевеля поплыли они, две здоровенных колоды. А Горюшин сух, как соленый снеток, бултыхнулся и канул с волной.
Озернулись товарищи ‒ ночь, и ниоткуда им помощи, а погибать не хочется ‒ да как гаркнут ‒ Николу вспомнили:
Милостивый наш Никола,
где бы ты ни был!
И откуда ни возьмись, поднялся со дна морского камень ‒ за этот самый камушек они и ухватились. Нащупали: крепко. Да полегоньку на него сперва туловищем, а потом и с ногами. А как засели, камень дернуло, и стрелой помчался он по волнам.
Плывут купцы, пошевельнуться боятся и понять не могут, куда их несет камень. И одно чувствуют: миновала погибель. И вспоминают Горюшина: не иначе как погиб! а покликать не решаются: скувырнешься.
И так всю ночь плывут купцы, и куда ‒ неизвестно. Стало светать. И видно: камень порядочный, а сидят они на самом краешке. Разместились поудобнее и опять о Горюшине: или несчастного рыба сглотнула, или пластом на дне лежит, утопленник!
Кит пустил на купцов струю и погрузился на дно морское.
Видят купцы ‒ погряз кит в пучинах, отлегло от сердца, и к Горюшину с допросом: как его в такое чудовище вперло? А Горюшин говорит, что очень просто: кит его проглотил.
«Проглотил кит, и очутился я в его утробе, а там большущий корабль у него сглотнут, товары и бочек навалено, и повсюду мертвые тела разбросаны видимо-невидимо. Жарища нестерпимая! Присел я на его потроха и думаю себе: конец. Главное дело, не знай, куда выскочить: темно. И зажигалка не действует: чикает, а огонька и звания нет. Пропал. А когда рыло-то он
162
Купцам стало даже весело, и сейчас же с мешка сорвали печать, развязали ‒ а в мешке золото: полно золота!
И стало на душе веселей: с этакой казной куда хочешь проткнешься, всякий тебе ручку пожмет.
А камень мчится ‒ с волны на волну ‒ так и гонит, так и рвется, не угнаться и скоролету.
Так два дня трепало камень в открытом море, и понемногу стало море тише и плыть поспокойней. И на третий день показался остров ‒ и видят купцы город ‒ Византия! ‒ и по ветру звон различают: к обедне звонят ‒ Софийский соборный колокол.
Сбежался народ на пристань и диву дается: купцы на камне по морю плывут! И которые побежали к своему князю Фатапону. И Фатапон, слыша о таком чуде, очень заинтересовался, и велит из пушек палить и немедленно к себе купцов доставить.
А купцы как только с камня спрыгнули на берег, камушек быстро так отплыл от берега и на глазах у всех погрузился на дно морское.
Обступили купцов, всем в диво ‒ и принялись рассказывать о своем чуде. И тут только обратили они внимание, что совсем-то они безо всего, стоят нагишом, а от рубах, если что и сохранилось, так одни ластовки да ворот, да и то все клочья ‒ вывернуто. Нашлись добрые люди, надели на купцов порты и повели во дворец к самому князю Фатапону.
И опять пушки палят и народ бежит, кричат: «Горюшин, Лепешкин и Свешников, русские купцы из Ростова!»
Фатапон принял купцов с честью. Рассказали ему купцы всё по порядку с самой той минуты, как на пароход засели, и как контроль пошел, и что после контроля случилось, и как ночью выбросили их в море и чудом камень со дна поднялся, и на том камне плыли они два дня, а на третий приплыли в Византию, и про кита, и про мешок с золотом. Подивился Фатапон чуду, похвалил купцов за их веру и отпустил с миром: жить в Византии, сколько вздумается и где пожелают.
163
* *
*
Живут купцы в Византии, остановились в лучшей гостинице, и город осматривают, и с тамошними купцами знакомятся, и товары приглядывают ‒ о старом тужить нечего, китовый мешок ‒ золото! разжиться есть с чего.
И вот слышат купцы: пришел в Византию какой-то диковинный корабль ‒ и все только об этом и говорят. Побежали на пристань проверить: так и есть, тот самый. Да скорей к Фатапону и объявляют, что корабль тот самый «английской компании», откуда их ночью сверзили в море, и что они ему всех злодеев укажут.
Фатапон велит купцам немедленно разойтись и ожидать по своим номерам ‒ носу не высовывать, чтобы как корабельщикам на глаза не попасться и не испортить всё дело. А сам посылает на корабль, зовет к себе корабельщиков.
Большой пир устроил князь Фатапон, много собралось всякого народа, и тоже с того корабля явились, начальники. И когда подали ужин, пришепнул Фатапон слуге: ввести купцов и чтоб вино разносили. И как купцов взяли, и с подносом прямо к столу, где те трое сидят.
Фатапон говорит заморским корабельщикам: «Прошу отведать вино этих купцов!» Корабельщики встали ‒ а когда протянули стаканы с купцами чокаться и глаза их встретились ‒ их руки окоченели, и стоят ‒ истуканы.
«Или вы мной недовольны, ‒ говорит Фатапон, ‒ не хотите купцово вино пить!» А те молчат ‒ рот запекло. Поднялся Фатапон и, обратясь к корабельщикам, сказал всем слышно:
«Вы не признаёте Бога ‒ так умрите же смертью, какою вы грозили тем, кто признает Бога. И пусть бросят вас в яму, какую вырыли ваши руки!»
И по знаку Фатапону слуги его набросились на корабельщиков да за шиворот и тут же из окна, как щенят, шваркнули в море.
А товар с корабля присудил Фатапон купцам: в полное распоряжение.
Но купцы и так много довольны ‒ один китовый мешок чего стоит! ‒ из товаров повыбрали они свое добро, а всё остальное отдали Фатапону: разделить среди византийской бедноты:
164
отдать тем, кому трудно живется, нечем платить за квартиру, и с кого налоги дерут, и кто пишет всякие прошения о вспомоществовании, всем, всем, всем обездоленным в память чуда и на вечный помин: Саввы Горюшина, Андрея Лепешкина и Алексея Свешникова, русских купцов из Ростова Великого.
165