ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
У потайной двери, выходящей из дворцовой ограды к морю.
Сцена I
О р и ф и З и ф.
О р и ф. Сидит, на камне недалеко от потайной двери. На лице полумаска. Мурлычит. – «Ни заря зареет, ни солнце всходит, только приходит черный кудлатый в лаптях. И он взял ее за белу руку, повел ее в зеленый лес. Там новый двор, светлые покои. И посадил ее за белым столом, он насыпал ей золота-серебра.
– Ой мне не мило золото-серебро, а только мне мило отец-мать, брат-сестра.
– Ой молчи, не плачь, красная панна, будет у тебя десять слуг, десять слуг, десять лих»...
Молчание. – Появляется в дверях 3 и ф; на нем тоже полумаска.
О р и ф. Всполошился. – Кто идет?
3 и ф. Ши-ши-га.
О р и ф. А! Это ты. – С сердцем. – Дергоногий кошатник!
3 и ф. Оглянув его, со смехом. – Сидишь под кустиком и ешь листочки!
О р и ф. Не рад, что взялся. – Ты от Ункрады?
3 и ф. Ее затея.
О р и ф. Отправишь на тот свет С т р а т и ма?
3 и ф. Мы отправим.
О р и ф. Придется кислиться в этом чортовом логе, пока не вытечет мозг из костей промеж мяса и шкуры...
3 и ф. Придется. – Разражается смехом.
О р и ф. Ну что тут смешного?
3 и ф. А у меня есть рыбка такая: кто посмотрит на нее, того смех возьмет.
48
О р и ф. Убирайся ты со своей рыбкой! Вытянуть бы тебя по боку палкой, – ишь вылез, как чур из печуры.
3 и ф. Какой почет: убийца принца Стратима! Небось, Иуда так не оставит. За такую-то услугу нас по-царски наградит: отвалит шапку золота. Да и от Ункрады перепадет: ее затея!
О р и ф. Не ори! наорешься из петли. Гого̀на! – За нами тоже глаз.
3 и ф. Знатный пир устроили Ерусалимские купцы: одной арапской водки сорок бочек!
Шитыми вышивными коврами устлан весь берег, поверх ковров горят самоцветы. Дудошники, балалаешники, гульба, музыка. Запалили дров костер, – рассыпался дробный жемчуг красным хороводом: Эй, растопчите!
Да, умеют люди жить: раздолье – живи, ни о чем не печалься. Рассказывал мне один приятель, бывалый человек, что за чудеса творятся в этом Ерусалиме. Там колос на полях начинается с самой земли, пчелы с кулак, люди рослые, звери говорят человечьим языком, житницы набиты пшеницей доверху с остатком, а Иордан-река разливается с тихими, глубокими заводями, с крутыми красными берегами. Двор игемона Пилата почище будет самого Обезьянского, дворцы крыты зеленою козарскою медью, – дороже и красного золота! – денег куры не клюют, а пьют через край до дна, и так всего вволю, хоть пей, хоть лей, хоть окачивайся.
О р и ф. Долго пробудут здесь купцы?
3 и ф. Сегодня в ночь в дорогу.
О р и ф. В Ерусалим?
3 и ф. Прямой дорогой морем.
О р и ф. Нам будет по пути. Пилат нас примет. Ты с корабельщиками сговорился? Не попадемся?
3 и ф. Какой ты трус!
О р и ф. А ты ярыга! Безногая гагара! Лезть живьем в пасть, чтоб тебя те-то!.. Нет, так не рука. Так на мах невозможно. Нас всякую минуту схватят, закуют в железо, да спустят три кожи,
49
тогда уж поздно думать. А сделать бы нам дельце, да шито-крыто на корабль.
3 и ф. Хе-хе, – разлакомился! Что ж, по-твоему, я дурак?
О р и ф. Принц Стратим на стороже. Один ни шагу. Сейчас, когда я пробирался к этой западне, мне попалась целая ватага его шишей. Я их узнал по их совиным перьям.
3 и ф. Стратим на корабле. Я разговаривал с ним... так слова два. Он кое-что уж знает. Он держится особо. Он горд, – не даром носит имя первой птицы! – силен, славен, громок и пьян, как земля... ха, ха!... Я был во дворце.
О р и ф. Ты шутишь? – Говори толком.
3 и ф. У самого царя.
О р и ф. Тебя звал царь?
3 и ф. Со всем почетом: тридцать три карлика, семьдесят и два шута, – шум, треск, звон. – Мы с царем остались наедине. То да се. Царь объявил, что с поединка братьев его немилость пала и на нас, на первых приближенных принца Иуды! Царь заключает с нами мир. Припомнил наш поход в Биармию. Язык развязался. Царь любит вспоминать холодную богатую страну: у белых берегов свирепых рек мы вместе прожили не мало веселых дней, там – наши битвы и победа.
Эй! – стрелы натягивали тетиву тугого лука, летали, как снег, гремели, как гром. Яровая пашня распахана была не плугом, а острыми копьями, взборонена не бороной, а коневыми резвыми ногами, посеяна не рожью, – одни буйные головы, всполивана не осенним сильным дождем, а слезами...
Царь спросил: остался ли я верен? Я клялся. Год нашего похода – год рождения Иуды. Слово за слово, царь речь повел о нашем принце: где принц бывает, здоров ли, видается ли с братом. Ну, спросил и о Ункраде. Я отвечал по правде: И у д а по-прежнему не пропускает ни одного Совета, сидит за книгами, по вечерам – на море, трезв, уединен, а главное – Ункрада... он так в нее влюбился – бесится не хуже заправского жеребца, да и она не прочь. На это царь сказал: пока цела на голове его корона и ее зубцы не обломаны, пока стоит небо и земля, этого не
50
будет, как многого еще не будет, что могло бы случиться очень просто. Назначил мне на завтра час: жребий падает на нас с тобой – нам двоим предстоит ответственное дело. Я согласился. Смекаешь?..
О р и ф. Неужто царь решился извести любимого опального Иуду? – Не могу взять ум в голову. Не понимаю. – Помню, я к вам явился вестником в Биармию. Царь, услышав от меня, что у него сын родился, от радости заплакал, и грозный Юмала с тех пор не пожирал таких богатых жертв, как от царя в ту ночь, и краше царского ожерелья на истукана никто не вешал.
З и ф. Ункрада не лжет. Она первая нам открыла об опасности. Ее слова крепче серого камня, ей нельзя не верить. Царя я хорошо знаю: всякое бывало! Видишь дверь, через нее никто еще не уходил живым. Много насеяно кручины, много наронено слез, одних костей – целая могила, не садится тут ни роса, ни иней, в каждом камне кровь и лишь веют ветры – сколько ветров! Спуста не молвится слово. Царские намеки ясны.
О р и ф. Неужто ссора братьев из-за Ункрады причина такого гнева! – Уж не влюбился ли старик на старости в племянницу?
З и ф. Глупости! Этим он давно не занимается.
О р и ф. Мечтательно. – Она в поле идет, ровно темная туча, она в сени войдет – ясной зарей, она в дом ступит – солнцем, а сядет за стол – красной панной. Она принесла нам весну, рассвет, радость, веселье... Тут можно и с ума спятить.
З и ф. Толкуй о старых пчелах! – Ссора братьев только повод. В голове царя засела басня: помнишь, насказали странницы, будто бы Иуда убьет царя отца, женится на матери царице и станет сам царем. Эта басня не дает царю покоя.
О р и ф. Царь мог поверить? Сын убьет отца, сын женится на матери! Безумный наговор. Бред самого принца. И где порука?
З и ф. Море подтвердило.
О р и ф. Кто спрашивал?
З и ф. Царь.
51
О р и ф. Царь. Вот как! Да, предсказанье должно исполниться, но если есть сомнение в самых пустяшных мелочах... Сам посуди, мыслимо ли дело: царица так стара. Ты с принцем говорил?
З и ф. Где его искать! Я передал Ункраде.
О р и ф. Забеспокоился. – Смотри, там чья-то тень.
З и ф. Где?
О р и ф. Вон, у старого колодца, видишь?
З и ф. Не наш ли принц! Постой, я посмотрю. – Идет к колодцу.
О р и ф. Беспокойно. – Поди, сходи. У старого колодца...
З и ф. За сценой. – Стой, ни шагу дальше! Не уйдешь.
О р и ф. Фу, дух отшибло!
З и ф. Возвращаясь. – Никого нет. А мне показалось будто кто-то ударил меня по плечу – рука такая теплая.
З и ф прохаживается. О р и ф присел. Некоторое время молчание.
О р и ф. Сам с собою. – Судьбы не обойдешь. И впрямь выходит так. Пожалуй, и поверишь... Все не к добру, как перед крупною бедой. На море появились невиданные птицы, укают по-звериному, на могилах видится огонь, – покажется, мигнет, исчезнет, в лесу горит свеча, столы трещат, на маковке дворца садится филин, ласточки влетают в дом, поет петух с поникшей головой, собаки воют, свиньи выносят солому со двора...
З и ф. Пустое! Дело не в собаках и свинье, была б рука крепка – меток удар.
Сцена II
О р и ф, З и ф, У н к р а д а.
У н к р а д а. Появилась со стороны дворца. – Готовы?
З и ф. Обнажает меч. – Всегда и без ошибки – в сердце.
52
О р и ф. Сверкнув ножом. – Не задрожит.
У н к р а д а. А я... – Словно распустилась вся. – Я помогу моей душой. На корабле погасли все огни. Западает месяц. Меркнет ночь. Паруса подняты. Стратим со своей ватагой во дворце. Допьяна пьяны. Буянили. Теперь храпят. Сюда Стратим придет один. Вы догадаетесь, когда начать. Потом труп в море. Забьет волна. И не останется ни пены, ни пузырей.
О р и ф. Вода глубока.
З и ф. Глубокомысленно. – Семь лет, как в море опустили топор, а он все еще до дна не дошел.
У н к р а д а. Стратим не ожидает. С ним справитесь легко. Не подымайте шума. Как трава не может стоять против косы, так и он не мог бы стоять против вас. Живым он отсюда не должен уйти.
О р и ф. Принц И у д а знает?
У н к р а д а. Нет. Я одна отвечаю. – Подает кошелек. – Пока берите это, – тут аравитское золото.
О р и ф. Благодарим. Исполним все.
З и ф. Петух не пропоет, как из Стратима вылетит душа. – А где нам ждать?
У н к р а д а. Станьте сюда. – Так. – Тут незаметно.
З и ф и О р и ф прячутся.
Сцена III
У н к р а д а и И у д а.
У н к р а д а. Задумалась. – «Береза, родимая береза! Кто тебя, березу, так опечалил? Холодный ли северный ветер? Или жестокий мороз? Кто оцепенил твои листья? Или гневный поток отбил от корней твою опору – землю? Не от мороза ты застыла, и не вода тебя одолела. Нет, пришли...» Вдруг развернулась. – Если это так, если предсказание исполнится... Ну, посмотрим – я разрушу небо! И увидим, кто сильнее? И узна-
53
ем, кто из нас крепче? – Задумалась. – «Пришли-одолели, погнули твои ветви, родимая береза. Притоптали, повырвали зеленую траву. Печалью восходит красное солнце...» А ты вей, ветер, вей, душу, сердце понеси от меня моей родине, обойми ее ласково легкими крыльями, согрей ее белую грудь. Помоги мне, ветер! пособи мне, ветер! Я вернусь. Я приду к твоим белым родным берегам. Я царя приведу – моего и твоего царя – Иуду.
И у д а. Появляясь с моря. – Что это, западня? Здесь едва слышен голос. Морской ветер уносит половину слов. – Осматриваясь. – Память мне не изменяет: здесь, на этой змеиной дороге, я встретил тех вещих страшных странниц. Ведьмы облюбовали проклятую башню. Ункрада!
У н к р а д а. Принц.
И у д а. Дурные вести?
У н к р а д а. Сядь тут.
И у д а. Грустно. – Сегодня не приняла меня мать. Я больше не вижу отца...
У н к р а д а. Злое небо! Меж нами роют ров. Твоя судьба решается.
И у д а. Резко. – Кто решает?
У н к р а д а. Сегодня после приема ерусалимских купцов, царь вошел к царице. Я находилась в соседнем покое. Сперва я думала уйти. Упомянули твое имя. Я насторожилась. Царь сказал, что его терпенью пришел конец, и выставил тебя царице таким злодеем... от тебя будто бы возможно всего ждать: ты уж покушался на жизнь отца, ты погубишь мать и брата. А чтобы оградиться от тебя, царь решил: объявить наследником Стратима, тебя же присудил к изгнанию. Потом, твой приближенный, Зиф сообщил мне, что он был у царя и из его намеков ясно понял, тебе угрожает смерть.
И у д а. Вспыхнув. – Меня лишить престола? – Я – на отца? Мне – смерть?
У н к р а д а. На, вот письмо Стратима. Я получила после обеда.
54
И у д а. Быстро пробегает глазами письмо. – Ему известно решение отца! Он просит у тебя свидания? Ты ему ответила?
У н к р а д а. Я согласна.
И у д а. Ункрада, Стратим сюда придет? Так не должна была ты делать. Он подумает, ты заодно с ним. Нет, этого не может быть.
У н к р а д а. Стратим сюда придет – к старому колодцу. Ты пойми: так надо. Твоя судьба решается. Буду с ним ласкова и нежна. Он мне верит. Он пойдет всюду, куда я захочу. Я заманю его сюда, к этой двери. Ты его увидишь. Вы будете лицом к лицу. Ты можешь не подымать руки, не проливать крови. Это сделают другие: меч у них остр, стрелы часты. Такие найдутся. Потом труп – в море. Море костливо! Завтра скажут: ерусалимские купцы убили.
И у д а. Ерусалимские купцы... а! вот что!
У н к р а д а. Твой отец стар. Ему недолго носить корону. Она перейдет к тебе. Она – твоя. Твой будет остров, твое и море. Мы покорим запад до Океана, восток до Кавказа. Переплывем море вдоль и поперек. Пойдем на север – на мою белую родину. Я сама поведу тебя через дикую степь, через поемные луга, через прилуги по заре, по месяцу, по звездам к широким омутистым рекам, к ветвистой вербе. Тебя там встретят как царя.
Словно колдуя. – Зимы там долги и темны. Белый снег. Как завеют сильные свирепые сиверы, наложит зима железные оковы на облаки и пойдет с гвоздем: оковывает воды и землю, накладывает на реки и озера ледяные мосты, скрепляет гвоздем! Зацветут тогда окна морозными цветами, заметет путь перистым снегом, а по воздуху лють летит, нижет на ветви скатный перебранный жемчуг. А придет весна, уснет черный северный ветер, приплывет с юга белый, потихоньку повеет. Встанут звери из спячки. Солнце опустит к нам на двор золотые качели, день и ночь стоит, стелет по лугам красные ткани, сеет золотом. А вдоль берега белыми цветами калина светит темную поросль. Не заметишь – лето приспело. Ночи – в терновом огне. Звонкие песни. И вьются хороводы, как хмель. Так ночь до зари. Вот соберется гроза, разломит все небо и ударит проливным до-
55
ждем, а за пролоем – радуга. И поют, шумят луга. Ходит медведь. Колесом пошло солнце под гору, повилась паутина, летит над полями. В красном гарусе кудрявая рябина. Ледовая роса на заре. Это – осень. Унывно, тихо, прозрачно. По небу плывут облаки-лебеди. А лес у нас как расшумится, то в бую и в шуму его ничего уж не слышно, только слышен человечий голос, это я запою тебе песню, – уласкаю тебя... Поведу тебя дальше в непроходимые страны, обволоченные лесами и туманами, бурей пройдем все леса, и дальше за равнины, за дыбучие болота – мышиными норами, змеиными тропами – за лукоморье, за железные горы, в край чародеев. Весь свет покорим, весь мир будет наш.
И у д а. А предсказание?
У н к р а д а. Выбора быть не может.
И у д а. Отец и мать и брат – все против меня.
У н к р а д а. Я с тобой. – Любишь ли меня?
И у д а. Отрекаюсь от отца, который дал мне жизнь. – Целую твой прах.
У н к р а д а. Царство даю тебе. – Любишь ли меня?
И у д а. Отрекаюсь от матери, которая в муках родила меня. – Касаюсь твоего сердца.
У н к р а д а. В рай ввожу. – Любишь ли меня?
И у д а. Отрекаюсь от брата, с которым вырос и полюбил солнце, море и землю. – Обнимаю твою душу.
С башни дворца – часы.
У н к р а д а. Встрепенувшись. – Пора. Жди меня. Здесь найдешь друзей. Они тебе помогут. – Уходит в сторону дворца.
Сцена IV
И у д а, З и ф и О р и ф.
З и ф. Выступает. – Принц Иуда.
О р и ф. Выступает. – Принц Иуда.
56
И у д а. Вы были тут? Вы слышали? Вы знаете? Вы – за меня?
З и ф. Принц, я научил вас владеть конем, я сковал вам боевой меч.
О р и ф. Я пел над вашей колыбелью песни, – их поют на белой родине Ункрады. Вам снился под мои песни первый сон.
И у д а. Я вам верю. – Зачем у вас такой наряд? Снимите эти маски. К чему скрываться? Вы за меня – вы правы.
З и ф. Да, но... маска не мешает. В нашем быту нос – все.
О р и ф. Нам так виднее.
И у д а. Я один сам сумею защититься. Я знаю, вы за меня готовы умереть. В волчий век такая редкость! Неверность и измену стоило бы вписать в законы, как закон. Дух меркнет. Нет ценного, есть только цены. Слова захватаны. Страшно стало говорить. Всюду кровь. Так от крови земля загорится, и не останется на свете ни дерева, ни камня, – ветер развеет прах... Чем я виновен?
З и ф. Принц, идут.
О р и ф. Это он – ваш брат Стратим.
И у д а. Ну что ж – ну что ж... мой брат... Стратим. – Ходит взад и вперед. Задумался, про себя.
Пойдет Бука на сарай –
Коням сена надавай.
Баю, люлю зыбаю –
Идет батя с рыбою.
Приотворяет дверь. – Звезда, спустись ко мне! – Как бы гадая. – Берег в пене. Бьют валы. Море темно. Седая даль. Звезда упала. Если бы не думать! – Вдруг отступает, потом берется затворить дверь, – не может. Шепотом к кому-то, кто находится за дверью и только ему одному виден. – Слышу, слышу. Опять вы пришли. Вы мне говорили раз, зачем же повторять? – память у меня хорошая, я не забыл, я помню ваш вещий голос! – Дверь сама собой со скрипом затворяется. Раздельно и ясно. – «Убьешь отца, женишься на матери, будешь царем». –
57
Минуту стоит молча. – Нет, этого не будет. Этого не может быть. – К З и ф у и О р и ф у, успевшим занять безопасное положение, говорит твердо. – Идите на корабль. Корабль не отошел. Я буду следом.
З и ф. Принц, вас одного оставить... Тогда не надо медлить.
И у д а. Настойчиво. – Я буду следом.
О р и ф. Нам не велено. Наш долг. Мы взялись исполнить.
И у д а. Нетерпеливо. – Идите! Корабль не отошел. Я буду следом.
З и ф и О р и ф уходят к морю.
Сцена V
И у д а и У н к р а д а.
У н к р а д а. Внезапно появляется из-за развалин. – Не тревожься. Это я. Я одна. Я завела Стратима к бегучему ключу. Он плутает там один в потемках. Хочу еще раз взглянуть... Что ты так смотришь?
И у д а. Показывая на дверь; шепотом. – Они опять приходили.
У н к р а д а. Что ты говоришь? Кто приходил?
И у д а. Те три вещих.
У н к р а д а. Успокойся, все живое давно покинуло эту мертвую башню.
И у д а. Нет, я их узнал. Они мне повторили слово в слово предсказание.
У н к р а д а. Это в тебе кровь заговорила. Ты не думай. Оставь эти мысли. Я с тобой – неразлучна.
И у д а. Я отпустил и З и фа и О р и фа. Они на корабле.
У н к р а д а. Зачем? – Ты все погубишь.
И у д а. Я не могу.
У н к р а д а. Не можешь?
58
И у д а. Мне страшно.
У н к р а д а. Страшно! Да завтра же тебя убьют, как последнего злодея.
С т р а т и м. За сценой. – Ункрада! Ункрада! – Где ты?
У н к р а д а. Привяжут к лошадиному хвосту, размыкают по полю. Птицы налетят, поклюют твое тело. Ветры подымутся – размечут твои кости, и не останется от тебя ни следа, ни памяти. Что тогда твое пустое предсказание?
С т р а т и м. За сценой. – Ункрада! – Где же ты?
У н к р а д а. Я приведу Стратима. Укрепи же сердце Ради меня. Ради нашей любви. Ради нашего царства. Ты дал мне клятву. – Уходит.
Сцена VI
И у д а, У н к р а д а и С т р а т и м.
И у д а. Один, в задумчивости. –
Пойдет Бука на сарай –
Коням сена надавай.
Баю, люлю зыбаю –
Идет батя с рыбою.
С т р а т и м. Появляясь с Ункрадой со стороны дворца, к Ункраде. –Какая глушь! Я в первый раз. Здесь выколешь себе глаза. Сырость, холод. Что это, маяк?
У н к р а д а. Выступай смелей! Здесь выход к морю.
С т р а т и м. Через ту щель? – Я прикажу разрушить эту стену.
У н к р а д а. Мы ее разрушим вместе.
И у д а. Прямо с места. – А! брат. Как хорошо, что ты пришел. – Смотри, я еще жив.
С т р а т и м. Смерив Иуду с головы до ног. – Носишь имя принца, а прячешься, как вор.
59
У н к р а д а. Так цари не поступают. – Не правда ли?
И у д а. Холодно. – Меня не оскорбить!
С т р а т и м. Хотел из-за угла! Ты, верно, спрятал в этой западне своих наушников? Нам все они известны. – Ункрада, вот негодяй, как жаба, прел в норе, выслеживал нас... И готова для меня могила... Поторопился.
У н к р а д а. Играя, ластится к Стратиму. – Принц, не надо.
С т р а т и м. Двусмысленно. – Я уверен.
И у д а. Вспыхивая. – Принц Стратим... будущий властитель, царь, ха!.. дни и ночи по кабакам – разгул и пьянство. Ты горящей головней покатишь наше царство, ты внесешь раздор, ненависть, и злобу, опустошение, кровь, пепел... звери наедятся человеческого мяса, птицы напьются человеческой крови, ты выроешь могилу целому народу.
С т р а т и м. А что тебе народ? Ты покушался на жизнь отца.
И у д а. Неправда. – Кто видел?
С т р а т и м. Да если бы не я, царь погиб бы. – Цареубийца!
У н к р а д а. Торжествуя. – Кто ж прав? – Решайте!
С т р а т и м. К Ункраде. – Смотри, бешеная пена! Он и на тебя бы поднял руку... от него все станет. – Дразня Иуду. – Крылья подрезаны, хвост выщипан.
У н к р а д а. Иуда, слышишь?
И у д а. В ярости. – Замолчи! – сам идешь на смерть.
С т р а т и м. Что тебе тут надо? Оставь нас. Силой хочешь! – Какой-то проходимец, придорожный бродяга...
У н к р а д а. К Стратиму. – Пойдемте, он убьет нас...
И у д а. Берется за меч. – Я готов.
С т р а т и м. Кто ты? – Достоинство не позволяет мне...
И у д а. Обнажает меч. – Так вот тебе.
С т р а т и м. Отступает. – Я буду защищаться, как на большой дороге от разбойников.
60
И у д а. Что?., дрожишь?.. Один удар – и тебя не станет. Ты в моей власти. – Молчание. Подавая Стратиму свой меч, царственно. – Как царь, я отдаю тебе оружие, первенство и остров. Прощай. – Идет к морю. В дверях. – Море до облак. Я свободен: я никогда не увижу отца, я никогда не увижу матери, а царство я отдал брату. – К Ункраде. – Судьбе не найти меня, – с ветра пришла и на ветер уйдет.
С т р а т и м. Отбрасывая оружие. – Несчастный! Для тебя нет спасения. С ума сошел.
У н к р а д а. Вслед, как во сне. – Час часу минуется. Иди. Ищи, кого надо. Люби, кого любо. Знаю я, как мне быть. Оболокусь облаком, подпояшусь зарей, огорожусь месяцем, обтычусь звездами, освечусь красным солнцем, – пойду ни дверью, ни воротами, ни путем, ни дорогой, я отыщу на море ключ, я отомкну замок, я подыму неподъемную железную доску, я возьму из-под нее все горе и всю тоску и понесу в моих руках, не уроню, а уроню на землю – земля загорится, а уроню на воду – вода загорится. Я вложу всю тоску и все горе тебе в ноги, в руки, в сердце, в брови, в глаза – ее в пляске не запляшешь, в гульбе не загуляешь. А ты, месяц, ты месяц мой, обманул меня! А вы, звезды, – вы, звезды мои, обманули меня! А ты, моя верная темная ночь, ты меня не обманешь. Ты покроешь его темнотой – будет рвать на себе одежду, будет кровь из себя сосать. – Я возьму мой час, – я найду тебя.
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
У дворца П и л а т а. Виден сад, огороженный забором. В саду яблоня с золотыми яблоками.
Сцена I
К а д и д ж а, С и б о р и я и О р и ф.
К а д и д ж а. У забора из сада, к О р и фу. – Скажите, господин, какие новости во дворце? Как здоровье игемона П и л а т а?
61
О р и ф. Приосанившись. – По-прежнему: ни хуже, ни лучше, одинаково. – Ос тут какая пропасть, всю шею обкусали.
К а д и д ж а. Вы придворный?
О р и ф. При управителе – лицо неприкосновенное.
К а д и д ж а. Кланяясь. – Госпожу мою зовут Сибория, а я – Кадиджа. Вот сколько лет я тут видела совсем другие лица. – Что старичок-управитель Карпий?
О р и ф. Э! да вы порядочно отстали.
К а д и д ж а. Мы только что вернулись в Ерусалим. У бабушки гостили на Соколиной горе. Это там – у Сорочинского поля. С бабушкой варили мы варенье, делали пастилу. Ночью приехали домой. Наш господин – Симон караулил сад и только успел сообщить, что во дворце произошли большие перемены и что, когда я сама все увижу, то просто ахну.
О р и ф. Управителем дворца назначен принц Искариотский, бежавший с вашими купцами с острова Искариота.
К а д и д ж а. Принц! – скажите! в первый раз слышу. И настоящий?
О р и ф. С удовольствием рассматривает прогуливающуюся по саду Сиборию. – Самый настоящий. Только без принцессы.
К а д и д ж а. Накануне нашего отъезда с Соколиной горы приснилось мне, будто сижу я одна в темной комнате и вдруг вижу: входит мужик с фонарем, приподнял мужик фонарь и стал меня ловить, а сам такой черный, косматый. Я – от него, он – за мной. Кружились-кружились: с окна на лавку, с лавки на пол, по полу да к дверям, перепрыгнули через порог да в сени, из сеней на крыльцо, с крыльца на двор, со двора за ворота – дальше и дальше – он меня как хап за руку и схватил. Бабушка говорит: пятничный сон сбудется в воскресенье...
О р и ф. Недовольно. – Я в сны не верю. Старики да старухи от нечего делать ворчат да в сны веруют.
К а д и д ж а. Смеясь. – А зачем же принц бежал?
О р и ф. Да если б не убежал, его бы прикокошили.
62
К а д и д ж а. Бедняжка. – За что же это такое?
О р и ф. Темная история. Царь – его отец, очень испугался предсказания. У нас на острове таскаются такие странницы, зовут их Судицами или просто ведьмами. Народ мелет про них, будто они и то и се: и читают в звездах и знают, что должно случиться в мире на тысячу лет вперед; окружены они змеями и змеятами, лисицами и совами, а ноги у них гусиные, – сам видел. Эти-то ведьмы встретили как-то нашего принца, отмерили ему талан, – нагородили такую чепуху, – уши вянут. А принц возьми да и расскажи все царю. Царь на ус и намотал. А тут подвернулись разные другие истории: их двое братьев – два принца, оба они влюбились в одну, а она их, как мертвой рукой обвела, околдовала. Нрав и стал показываться. Раз они друг друга чуть на тот свет не отправили.
К а д и д ж а. Долго ли до греха! – Кто ж она такая?
О р и ф. Ункрада по имени – племянница искариотского царя. Отец ее был настоящий царь – брат нашему, а мать, хоть и царского рода, да пленная: с севера, из дремучих лесов, там, где белое море. Когда они померли, царь взял к себе Ункраду на остров. Тут и началось. Глупая баба все на скуку наводит, а эта – сам свет и огонь и краса. Брови густые длинные и такие черные, словно два ворона сидят на ее глазах. Разгорится лицо – не уймется. А голос такой вольный – говорь лебединая. Как запоет – старики запляшут, каменный заплачет, горит гора-гор.
К а д и д ж а. Что ж новый управитель – принц очень страшный?
О р и ф. А вот увидите: после обеда принц выйдет сюда с игемоном на крылечке посидеть. – Как сказать? Задачлив, разгоразд, только больно базыковат: тут во дворце все верх дном перевернул – здорово подчистил, да и нам нагорело. Ну в двадцать лет это понятно – в горячей воде купан. Да со временем человек переработается.
К а д и д ж а. Как его зовут?
О р и ф. Принц Иуда.
С и б о р и я. Остававшаяся все время как бы безучастной, с большим удивлением, почти пораженная. – Иуда?
63
О р и ф. Принц Иуда. У нас на острове такое имя только царям дается, но тут у вас в Ерусалиме сплошь да рядом.
С и б о р и я. Кто его так назвал – Иудой?
О р и ф. Кто назвал? – мать и море. Он первенец. Царица была в годах, а детей у нее все не было. Очень горевала. Бывало, дни и ночи все у моря, все молилась. Знать, и намолила, – и бузины есть не надо. Царь был в походе, когда сын родился. Иуда – по-нашему это все равно, что царь морской или водяной бог.
С и б о р и я. С любопытством. – И не было у царя подозрений?
О р и ф. Какие подозрения? – Царица никуда глаз не показывала, жила черничкой, только разве что к морю и пройдет. А ровно через год у нее другой сын родился, Стратим. А этого назвали так по имени самой главной морской птицы: держит она под правым крылом белый свет. Один мудрец чудесно ее описывает.
Живет на синем море,
Плод плодит на море,
В море яйца несет,
Из моря детей ведет.
С и б о р и я. Открывает лицо. Смешавшись, сквозь слезы. – Моя служанка мне говорила, будто тут перед дворцом ходит страшный старичище, а когда вы стали рассказывать, мне и представилось, что это новый управитель... принц...
О р и ф. Страшный старичище... Тут бывают только двое: я и Зиф. Больше никого. – Уверенно. – Это – Зиф.
К а д и д ж а. А кто же этот Зиф?
О р и ф. Лицо неприкосновенное. – Отважный. Ничто его не держит: ни погода, ни вьюга, ни осенние дожди. И где-где мы с ним ни путешествовали! Побывали мы и в Мазаическом царстве: такое есть девичье царство, а женятся они на Ефиопах с году на год, – мальчишек отдают Ефиопам в их земли, а девчонок при себе оставляют.
64
Прожили мы у них с месяц вроде Ефиопов, – такая была там Василиса гусятница. Ну были еще у тех чудаков, под негасимым огнем живут в Алыберском царстве: не пьют, не едят, куда ветер повеет, туда и эти люди летят, как паутина, а смерти им нет, и в руки не даются. Народ смирный, благочестивый: ни одного ругательного слова. Кое-как протараканили время, посняли там голов двенадцать для развлечения да в Окаменелое царство пустились. В Окаменелом царстве ничего особенного, только что печки топят орехами, да заброшено оно на конец земли, где ни за какие деньги того же ситного не достанешь. Пообещали мы им пирога с горохом, да давай Бог ноги. А то попали мы раз в Поливянскую землю, такая есть Поливянская земля, так в этой самой земле, как есть, все ни на что не похожее: люди не люди – полузверь, получеловек, об одном глазе и об одной ноге, а головы и в помине нет, вместо головы так что-то в роде мышинного хвостика торчит. Насилу ноги убрали. Круто пришлось. – Не отводит от Сибории глаз. – Зиф – это задний ум. Спит на один глаз – Да вот сам он.
К а д и д ж а, вскрикнув от испуга, убегает.
Сцена II
С и б о р и я, О р и ф и З и ф.
З и ф. Появляется из-за дворца от ворот. – Ага! любезный друг, – так вот как ты занят ерусалимскими делами. Губа у тебя не дура. – Кто это?
О р и ф. Сибория, жена нашего соседа Симона.
З и ф. Той гнусавой развалины с пауковой бородой? – Не ожидал! – Кланяется Сибории. – Я – советник принца З и ф, а этот почтенный старец – мой соратник Ориф.
О р и ф. Обиделся. – Сам-то ты правой ногой приволакиваешь. Хромой чорт!
Сибория. Вы знаете моего мужа?
З и ф. К О р и фу. – Лысый бес! – К Сибории. – Отличный редкий человек. – Замечает яблоню с золотыми яблоками;
65
с удивлением. – Какие прекрасные яблоки! – У нас на острове искариотском нет ничего подобного. Я никогда бы не поверил, что где-нибудь на земле могут такие водиться. – Золотые яблоки – и должно быть, очень вкусные. – Заносит ногу, чтобы перелезть через забор.
С и б о р и я. В испуге. – Нет, никак нельзя. Эти яблоки заповедные. Мы их приносим только в жертву. В память нашего сына. Мой муж дрожит над каждым яблоком. Он никому не доверяет. Не спит ночей, – сам их стережет.
О р и ф. Приосанившись. – Один такой устерег...
З и ф. А я право бы не прочь... Сроду таких не пробовал: такие румяные, как ваши губы, и золотые, как эти волосы. – Лезет руками к Сибории.
Сибория. Отстраняясь. – Стыдно! – старый вы человек!..
З и ф. Пошевеливаясь. – Я хоть и стар, но задатки еще имею кое-чего достаточно.
О р и ф. Фыркнул. – У меня побольше.
З и ф и О р и ф расшутились. Трогают друг друга, толкаются, подкрякивают, подмигивают, подтыкивают. Говорят скороговоркой, двусмысленно, метя в Сиборию. – Пантомима.
З и ф. Подмигнув О р и фу. – У одного старика было десять сыновей и все они десять поехали на одной лошади пахать.
О р и ф. Вот это ловкачи. – Чего же это они десять человек делали?
З и ф. Умные люди найдут, что делать.
О р и ф. Н-да, не хуже мохноногой.
З и ф. Пахали, да еще как!
О р и ф. Ха-ха-ха! Смекнула?
З и ф. Небось, смекнешь.
О р и ф. Похоже на то.
З и ф. И так – и сяк.
66
О р и ф. И этак!
С и б о р и я. Добродушно. – Ей-Богу, прямо бесы, только что хвостов нет.
З и ф. Вот и ошибаетесь: есть – да еще какие! О р и ф, покажи!
О р и ф. Кобенясь. – Трудно вынимается.
З и ф. Врет: так недоросток.
С и б о р и я. Как вам не стыдно! Скажу вашему принцу. – Скрывается.
Сцена III
З и ф и О р и ф.
Как только скрылась С и б о р и я, тотчас З и ф и О р и ф, не мигнув, бросаются к тому месту, где она стояла. Ищут щелку. Находят и смотрят в сад.
З и ф. С замеревшим дыханием. – Лакомый кусочек.
О р и ф. Я ничего не вижу.
З и ф. Как она на меня смотрела... ты заметил?
О р и ф. Ты мне ногу отдавил!
З и ф. А ты куда лезешь!
О р и ф. Бьюсь о заклад: мое дело выгорит. – С писком. – Червячок клюнул!
З и ф. Запыхавшись. – Рыбка попалась!
О р и ф. Выглянь ты, солнышко!
З и ф. Высветись, яблонка!
О р и ф. Солнышко! – Яблонка!
З и ф. Нежно. – Сибория, с чего ты хороша так, Сибория!
О р и ф. Сюсюкая, как с детьми, и сам себе отвечая. – Я – тут. Ты слышишь? – Нет. – А ты?
З и ф. В уме не устою. Пусти!
67
О р и ф. Покажи мне хоть пальчик! Дай пальчик!
З и ф. Отстань, не хочется... Пусти!
О р и ф. Не владея собой. – Мяу-Мяу.
З и ф. Не владея собой. – Мяу-Мяу.
З и ф и О р и ф, как слепые котята за молоком, тычутся к щелке.
Сцена IV
З и ф, О р и ф и И у д а.
И у д а. На крыльце, некоторое время смотрит с большим любопытством. – Послушайте, – чем вы там занимаетесь?
З и ф. Застигнутый врасполох, необыкновенно сурово. – Дела.
О р и ф. Застигнутый врасполох, с остервенением. – Дела.
И у д а. Поспешно сходит с крыльца. К Зифу. – Ты вернулся с корабля. Повсюду тебя ищу.
З и ф. Оправляется. – Не смел беспокоить, принц. Вижу – накрыт обед, я – сюда, а тут – О р и ф. Мы и поспорили: можно человеку пролезть в щелку или нельзя? Чок в бок – и стали примеряться.
О р и ф. А больше не для чего.
И у д а. Дикая игра! – Что нового привезли купцы, какие вести?
З и ф. Худом худо. Неважно. Разум у царя помутился. Доступ во дворец закрыт. Повсюду кишат шпионы, хватают по первому доносу. Царю взбрело на ум, что вы на острове опять, и издан был приказ казнить всех рыжих. Сами знаете, рыжих, кроме вас, нет никого, а верные прислужники из выслуги перекололи немало седых и черных. Ункрада.
И у д а. Ункрада?
З и ф. Выходит замуж за принца Стратима...
И у д а. Не доверяет. – Правда?
68
З и ф. Слово в слово. – Убийства, грабежи, казни. Недород хлебам, недорост травам. Мор, голод, грозы, Деревья по корню притомились. Разгремелась туча, надрожалась земля от грома. Расходилось море со дна, день и ночь шумит без умолку. Луга, болота залиты водой. Бродят волки и змеи. Это море мстит за вас. Говорят, море утишится, пройдет безгодье, умирится земля, когда воротится на остров принц Иуда.
И у д а. Весь опустошенный. – Мне вернуться? Я ничего не знал! Словно ночь мое сердце, весь мир закачался, перевернулось что-то... Куда мне деться? – Я плохо вижу. Отец, мать, брат... – Завертелся, как кубарь, кричит. – Ункрада, Ункрада!
З и ф. Стараясь перекричать, во все горло. – Игемон!
О р и ф. Невозмутимо. – Стоит из-за пустяков так волноваться.
З и ф и О р и ф отходят в сторону к воротам.
Сцена V
И у д а, П и л а т , З и ф и О р и ф.
П и л а т. С крыльца. – Я разослал гонцов. Все норы перерыли. Как в воду канул. А он себе спокойно решетом солнце ловит. Не хорошо. Измена. – Смеется.
И у д а. Сам с собою. – Ункрада...
П и л а т. Иуда! – Принц! – Да что это на тебя столбняк напал?
И у д а. Безмысленно. – Повтори, – повтори, – повтори!
П и л а т. Ты оглох. – Я ведь говорил, вредно в Иордан-реке купаться. Принц! – Показывая рукою в даль. – Эна – синее море!
И у д а. Встрепенулся. Подходит к Пилату. – Меня встревожили вести: на родине война.
П и л а т. Опять за старое. Что такое родина? – плюнь. Хочешь, музыкантов? Хочешь, заставлю для тебя пролезть сквозь
69
бревно – во всю длину? А то поотдохнем немножко и поедем кататься на слонах. – Чай, у вас на острове белые слоны не водятся?
И у д а. Только хищные, белые зверки о длинных блошиных ногах с быстрыми сторожливыми мягкими лапками. Больше никого.
П и л а т. Ты нынче не в духе. – Ну, засмейся! – Знаешь, что я придумал?
И у д а. Я не Бог.
П и л а т. А ну-ка отгадай!
И у д а. Что отгадать?!
П и л а т. Не можешь. – Так и быть скажу... аль не говорить?
И у д а. После томительного молчания. – Мне все равно.
П и л а т. Хочу, чтобы ты женился.
И у д а. Какие глупости! – Зачем?
П и л а т. Как зачем? – Чудак. Кажется, по-русски я тебе сказал: хочу, чтобы ты женился.
И у д а. Не нуждаюсь.
П и л а т. Позволь уж мне знать, что тебе нужно. Принял я тебя, как родного сына. Ты был гол, как лутошко, и бос, как гусь – обул я тебя, одел, ты висел как капля на листу, я дал тебе угол, я сделал тебя первым человеком. Какой же я игемон, если я не буду заботиться о своих подданных, да еще о таком, как ты? Посмотри-ка на себя: ну на что ты похож? – И сон, поди, на глаза не идет, все, поди, ерзаешь. Уж мне поверь: женишься, и все пойдет по маслу.
И у д а. Едва сдерживаясь. – А тебе бы я посоветовал разжениться, уж слишком ты маслен.
П и л а т. Разжениться? – ха-ха! – мне! – Самодовольно обводит глазами, словно готовый обнять все, что, что только можно обнять, замечает яблоню с золотыми яблоками. Поражен. – Что за чудеса?! – Принц, видишь?
70
И у д а. Яблоки.
П и л а т. Не веря себе. – Золотые?
И у д а. Золотые.
П и л а т. Сорви.
И у д а. Никак нельзя.
П и л а т. Нельзя?!
И у д а. Они не наши.
П и л а т. Ровно малый ребенок. – Изведусь! Сорви! Хочу яблочек золотых!
И у д а. Закон запрещает.
П и л а т. Я сам – закон.
И у д а. Минуту остается неподвижен. – Молчание. – Потом резко. – Я тебе достану. – Направляется к забору, срывает замок с калитки, исчезает в саду.
З и ф и О р и ф, которые слонялись где-то на задворках, теперь на звон упавшего замка высовываются вперед и, с любопытством глядя на П и л а т а, прыскают от смеха. П и л а т сидит, разиня рот, с сознанием всего своего безграничного величия и предвкушая запретное удовольствие.
З и ф. Закон!
О р и ф. Эка пасть-то разинул. – Быка проглотил.
З и ф. Жизнь и Смерть.
О р и ф. Ничего себе мордочка.
З и ф. Он тот, который знает.
О р и ф. Брюшко так и пышет.
З и ф. Свет во мраке.
О р и ф. Слюни распустил.
З и ф. Сама судьба.
71
О р и ф. На коленях. – Радуйся, радуйся, царь!
З и ф. На коленях. – Радуйся, радуйся, царь!
З и ф и О р и ф прячутся при виде Иуды, который с яблоками в руках выходит из сада.
И у д а. Взволнованно. – Старый хрыч... Он бросился на меня из-за куста, он хотел меня ударить. – Кому-то грозя. – Ну, пеняй на себя. – Длинные руки... – Подает Пшату золотые яблоки.
П и л а т. Облюбовывая яблоко. – Хорошо полакомиться золотым яблоком! – Отведывая. – Как сахар!
И у д а. Рассматривая яблоко. – Не дурно. Таких я не встречал нигде. Горит, как жар.
П и л а т. Входя во вкус. – Разуважил всласть. Просто прелесть. – Принимаясь за другое. – И дура же я, дура набитая, как это раныне-то я не замечал?
И у д а. Играя яблоком. – Ты ничего не замечаешь. Целое дерево перед самым твоим носом.
П и л а т. Будем иметь в виду. – Ах да, совсем я и забыл. Нынче к нам гости будут: пожалует сам Обезьяний царь.
И у д а. Любопытно.
П и л а т. Мой старый закадычный друг: вместе пуд соли съели. Наш Ерусалим – начальное царство, посреди земли стоит, – это пуп земной, а Обезьянское царство отсюда рукой подать... Местность лесистая, жаркая, богатства несметные. Такой народ там – бестия: чихнуть нельзя – все сейчас же у них известно. Обезьяний царь все знает и посоветовать тоже может за милую душу, что угодно... Хе, хе, войдет он, и ровно все обалдевают. Так из него и прет это обезьянское... старика подымет. Хе, хе, хе, все подымет. Вот сам увидишь. Ты с ним поговори. Замечательный: на ходу держит нос против ветра, знает переулки и закоулки, входы и выходы, не сделает дела спроста, врет, как лыко дерет, – так словами, как листьями, стелет, Асыка Первый. Вот; кстати! Надо его угостить. На сладкое падок.
72
И у д а. Много приближенных?
П и л а т . У! Не сосчитаешь! Сначала-то ничего, а потом: так и идут, так и идут, как рыба в Иордан-реке, да с песнями, с ладонями, – писк, визг, гик, толкотня. Одного сахара за день погрызут, другому бы на год хватило, а пол исследят, – с неделю после моют, ничем не отмыть. А есть среди них презабавные.
И у д а. Скоморохи?
П и л а т. Какие скоморохи? – Рассеянно. – Погоди!.. что такое?.. что я сейчас подумал? – Ах, да! – Хохочет. – Я этих твоих старых дураков женю. Ей-Богу. – Потирая руки от удовольствия. – Посмотрим, что-то выйдет... человек и обезьяна. – Хохочет. – У вас этим не занимаются?
Из сада подымается глухой женский плач.
И у д а. Насторожившись. – Не знаю.
П и л а т. А на тебя мы возложим обезьяньи знаки. Ты такие не видел?
И у д а. Прислушиваясь. – Нет, не видал.
П и л а т. Я Ироду-царю намедни послал такой один знак, так он обиделся. Дурак! – Мало ли какие бывают знаки: ну, у одних звезды, у других звери, а у третьих это... Что это за шум?
И у д а. Весь вобравшись в себя. – Да, как будто шум.
П и л а т. Уж не пожар ли? – Вдруг просияв. – А! – да это он – Обезьяний царь! – А я уж думал, Бог весть, что. Надо отворить ворота настежь.
И у д а. Дрожа всем телом. – Там кто-то плачет.
П и л а т. Ну вот еще! – это тебе представляется. Я никогда не ошибаюсь.
И у д а. Да, плачет.
Стук в ворота.
П и л а т. Подымается. – Эй, кто там, сюда!
73
И у д а. В саду плачет.
П и л а т. Нетерпеливо. – Какого черта! – Я вам шилом глаза проверчу! С живого сдеру кожу! –
Молчание. Входит О р и ф.
П и л а т . Ну?
О р и ф. Зиф сейчас все узнает. Зиф на ногу лют, скорым наскоро сбегает, дошлый – живо узнает. –
Стук в ворота. Тревожно. Появляется В е с т н и к.
Сцена VI
И у д а, П и л а т , О р и ф, В е с т н и к и О б е з ь я н и й ц а р ь.
В е с т н и к. Его величество царь обезьяний, Обезьян Великий – Валах – Тантарарах – Тарандаруфа Асыка Первый.
П и л а т. Проси. – В е с т н и к исчезает. – К Иуде. – А! Вот видишь, я никогда не ошибаюсь. – Идет к дверям.
Музыка: обезьяний марш.
П и л а т. На пороге. – Добро пожаловать, дорогой гость – насилу-то дождался. Столы застланы, пироги напечены, меду насычено, каша наварена. Эй, несите гуся, барана, белую лебедь!
О б е з ь я н и й ц а р ь. На востоке зажглась хвостатая звезда. Весь ее путь в огне. Днем и ночью брезжит. Идет на Ерусалим.
П и л а т. А у нас золотые яблоки.
О б е з ь я н и й ц а р ь. Глазеет на диво. – Неправдошные. – Подделка.
П и л а т. А ты не бойся. – Держи в обе лапы. Попробуй на удалую, что выйдет. Да похвали.
О б е з ь я н и й ц а р ь. Не решается взять. Вдруг нашелся. – А у нас по поднебесью медведь летал, ногами примахивал, хвостом направлял.
74
П и л а т. А у нас золотые яблоки.
О б е з ь я н и й ц а р ь. А у нас безрукий яйцо подобрал, голому за пазуху наклал, слепой подглядывал, глухой подслушивал, немой ура закричал, безногого в погоню погнал.
П и л а т. А у нас золотые яблоки.
О б е з ь я н и й ц а р ь. А к нам Арап пришел. Есть не просит, засел под пирамиду, песком питается.
П и л а т. А у нас принц Искариотский И у д а.
О б е з ь я н и й ц а р ь. Взглянув на Иуду, сбитый с толку. – А у нас... – Запнулся.
П и л а т. Передразнивает. – А у нас...
Сцена VII
Те же и З и ф.
З и ф. Появляясь от ворот. – Помер человек.
П и л а т. Ну?
Говорят все вместе. И у д а. Кто такой?
О б е з ь я н и й ц а р ь. Человек?
О р и ф. Я так и знал.
З и ф. Сосед Симон, хозяин сада.
И у д а. Где?
З и ф. Нашли мертвым у яблони.
И у д а. Давно?
З и ф. Еще теплый.
И у д а. Так что ж им надо?
З и ф. Говорят: убили.
И у д а. Кто убил?
75
З и ф. Требуют игемона.
П и л а т. Теряясь. – Скажи, что я – я тут не причем – у меня гости. – Ты уж извини, Асыка, я сейчас. – Прячется во дворце.
И у д а. Сам с собою. – Старик убит. – Резко и отрывисто. Кто смеет требовать? Кто? – Чернь разогнать, труп похоронить, имение и сад – в казну, а если есть жена, немедленно доставить во дворец.
З и ф. Удаляясь. – По-царски.
О р и ф. Удаляясь. – Ладно.
О б е з ь я н и й ц а р ь схватив золотое яблоко, к Иуде. – Молодчина! Руку...
П и л а т. Выглядывает из дворца через полузатворенную дверь. – Начинается. Теперь пойдет потеха!
И у д а. Как с цепи сорвался в исступлении. – Черная, красная, желтая, белая, – будь ты чудовище, будь ты последний урод, мне все равно – все равны. Нет памяти в сердце. Нет над сердцем суда. Нет сердцу ответа. Ты, Солнце, ты Месяц, вы Звезды, и Тот, Кто словом держит землю, дайте звериную силу забыть! Подымитесь тучей, разорвите, в куски мое сердце: сердце помнит, сердце не забыло... Ноги мои гвоздями прибиты, руки мои гвоздями прибиты, прободено сердце, а я еще жив!
От ворот появляется С и б о р и я в сопровождении З и фа и О р и фа. Они ее уговаривают.
Сцена VIII
И у д а, О б е з ь я н и й ц а р ь, З и ф, О р и ф и С и б о р и я.
З и ф. Некроти красоты. Не коли сердца.
С и б о р и я. Куда вы ведете меня? – Что я вам сделала?
О р и ф. Не скорби лица. Не слези глаз.
С и б о р и я. Зачем увели меня? – Что вам надо от меня?
76
З и ф. Не клони головы. Уйми слезы.
О р и ф. Наш принц не лисица: не объест, не оцарапает.
И у д а. Увидев приближающуюся Сиборию. – А, вот она!
О б е з ь я н и й ц а р ь одной рукой подшвыривает, другой подхватывает золотое яблоко. – Звезда идет! – Звезда идет!
И у д а. Пристально и долго глядит на Сиборию. – Ты меня знаешь? – Я – И у д а принц Искариотский. – После напряженного молчания к Зифу и Орифу. – Ведите во дворец. – Идет вперед.
С и б о р и я. У меня был сын Иуда.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
В саду Симона у берега Иордан реки.
Сцена I
З и ф и О р и ф.
О р и ф. Сидит на скамейке недалеко от калитки. Мурлычит. – «Ни заря зареет, ни солнце всходит, только приходит черный кудлатый в лаптях. И он взял ее за белу руку, повел ее в зеленый лес. Там новый двор, светлые покои. И посадил ее за белым столом, он насыпал золота-серебра.
– Ой мне не мило золото-серебро, только мне мило отецмать, брат-сестра.
– Ой молчи, не плачь, красная панна, будет у тебя десять слуг, десять слуг, десять лих...»
З и ф. Бродя, как сонная муха. – Много их, обезьян, попало в беду! Теперь расхлебывай. Ну, правду говорят: войдет этот Обезьяний царь и ровно все обалдевают, все проклятый подымет! Про одного рассказывают: шантряп, схватил он подвергнувшийся кол и так ловко чвакнул сонную по голове, что у той сразу череп раскололся. Ткнул еще колом и пошел, как ни в чем не бывало.
77
О р и ф. Из ревности?
З и ф. Нет, так себе.
О р и ф. Ну и обезьяна! Эти обезьяны любого из нас за пояс заткнут.
З и ф. А что с той косоглазой выделывали – просто умора! – Гладил, гладил ее один – тише воды, ниже травы! – да как пырнет ножом...
О р и ф. Как же их судили?
З и ф. По нашему закону.
О р и ф. Закатали.
З и ф. Одна дорога – всем беспощадная казнь. Принц Иуда неумолим: не спускает вины виновному.
О р и ф. Я б и самого этого Валах-Тантарарах-Тарандаруфу положил бы на ладонь и другою раздавил, вот так! Он ведь всем коноводил. – Да и не одного его... а и еще кое-кого... – Ласковые лести, приветливые слова, чомы да ломы. Только что по пояс человек, а там – скот. Намутил, пакостник!
З и ф. Не поздоровится! – Всякий свое, как полагается, по закону получит: кому вытянут жилы, кому гвоздь вобьют в голову, кому живот распорют, кого сожгут в уголь, кого бросят в котел с расплавленным свинцом, кого закопают по уши в землю, кому голову долой. Знай наших!
О р и ф. Грустно. – Что-то теперь у нас на острове Искариоте?
З и ф. Вестей давным-давно нет. – Должно быть, провалился.
О р и ф. В своем-то доме и углы помогают.
З и ф. Когда муравей перейдет через море, тогда мы на остров вернемся. – Острова нам, как своих ушей, не видать. Выкинь ты его из головы.
О р и ф. Встает и бродит, как Зиф, сонной мухой. – Здорово жарко.
З и ф. Насмешливо. – А ты чего так закутался, не зима. – Ты хоть бы расстегнулся.
78
О р и ф. Раздраженно. – Сам расстегнись.
З и ф. И расстегнусь.
О р и ф. Дразня. – Ну?
З и ф. Повертываясь к О р и ф у спиной. Зло. – Проклятая середа, – бесталанный день! – Что за дурацкие причуды: навязать носить эти обезьяньи знаки. Да с таким сокровищем на шее, если не прикрываться, никуда и носа не покажешь. Всякий тебя на смех подымет.
О р и ф. Слава Богу, что хоть только по середам велят. А то еще сопреешь. – Плаксиво. – Места себе не нахожу. Доведут они меня до конца: станешь хуже листа лежалого. – Хоть бы в холодок куда!
З и ф. Нашли посмешище! – Это за все-то за наши заслуги и такое безобразие! Нечего сказать: показали Москву в решето! – Я так полагал, что нам отвалят этак мешка по три чистого золота. – Верх возмущения. – Да что мы ему, в самом деле? – На черта они нам, обезьяньи знаки! – У меня тоже есть стыд! – Хороша дружба... неблагодарный.
О р и ф. Сибория ему на нас наговорила.
З и ф. Сибория?
О р и ф. Была оплошка, – помнишь, мы в щелку-то лезть хотели... ты еще палец-то себе ссадил?
З и ф. Принц к нам ревнует.
О р и ф. Тише, он тут в саду.
З и ф. С нею?
О р и ф. Нет, с игемоном.
З и ф. А Сибория?
О р и ф. Пошла во дворец. – Глубокомысленно. – Всегда-то норовит пройти мимо меня, такая, право...
З и ф. Оживился. – За такой нужен глаз да глаз, а то живо рога наставит.
79
О р и ф. С удовольствием. – Не так давно, как поженились, а она уж прямо на стену лезет.
З и ф. Поводя усом. – Ему хоть кол на голове теши, все равно, – писклячья душа. – Толкая О р и ф а под бок. – Ей нешто такого надо!
О р и ф. Не стоит мараться.
З и ф. Стоит и даже очень стоит. – Озлившись. – А то сам – во какую, а нам эти... обезьяньи знаки. Да еще это... Ишь чего захотел: женись, говорит, на обезьяне! – Перекашиваясь. – Кушайте сами, если больно охота.
О р и ф. Мне эта чумазая тварь до сих пор во сне снится. – Насилу тогда опомнился.
З и ф. А мне досталась черная губастая, такая противная... я плюнул ей прямо в рот.
О р и ф. Шипит. – Мыший хвост – тараканий глаз!
З и ф. На лицо само дело: принц Иуда к нам ревнует.
О р и ф. Волчья сыть – травяной мешок!
З и ф. Ухватило за сердце: вот и издевается.
О р и ф. И говорить не хочется! – Что тут хорошего, в этом Ерусалиме: ни в любви, ни в совести, ни в душе – на ум ничего не пойдет. То ли дело на острове: ешь, сыт, не хочу! А тут круглый год впроголодь. У нас калачик ешь – другой хочется, третий просится. Не люди тут, а ироды. Бьешься, перебиваешься, что река от берега до берега. Все не по-нашему. – Чего доброго или одубеешь, или спечешься: у меня по всему телу что-то вроде яичной скорлупы растет. Надо бы хуже, да некуда.
З и ф. Не скажи, скоро тут такое подымется, только пух полетит – будет, где разгуляться.
О р и ф. В испуге. – Неужто опять Обезьяна? – Я не согласен. Я сбегу.
З и ф. От Обезьяньего царя давно след простыл: он себе знает. Нет, появился необыкновенный человек: исцеляет мертвых; подает зрение слепым, имеет власть над ветрами и морем, а ког-
80
да он идет, на весь свет светит, и поля и звери преклоняются перед ним, а глаза его – насквозь видят. Говорят, этот самый человек и будет царем Ерусалимским.
О р и ф. А игемона по шапке?
З и ф. Не на руках же нянчить! – Надают хомяков. Важное время приходит: такое тут подымется – пойдет смерть по напастям, только держись.
О р и ф. Осел. – Стар я стал, на моих плечах семьдесят два лета, ни новостей мне не надо, ни богатства. Ты и так, и сяк, а оно возьмет свое. А был-то я какой: красивый, стройный, хоть сквозь колечко продень. Ушли мои силы. Не воротиться уж в молодые дни. – Присаживаясь. – Милее сна нет ничего.
З и ф. Сон и смерть – братья. Гроза будет, ты и киснешь. – А я еще молодцом: могу и туда и сюда воротить!
О р и ф. Чуть не плачет. – Хоть бы кисленького чего! – что-то морит... Я очень грозы боюсь.
З и ф. Вставай уж! – Подсмеиваясь. – Пойдем козью простоквашу есть. – Подмигивает. – Или покормить тебя медовыми оладушками? Эх ты, лягушечья мля! Боляба!
З и ф и О р и ф удаляются вглубь сада. Собирается гроза.
Сцена II
З и ф и У н к р а д а.
З и ф. Возвращается. – В глазах позеленело. Нет, я мог ошибиться. Это она – Ункрада. Я хорошо вижу.
У н к р а д а. Следом за ним. – Ты меня узнал?
З и ф. Из тысячи узнал бы. Ничуть не изменились, Ункрада!
У н к р а д а. Тише! Пускай, никто не знает. – Где Иуда?
З и ф. Тут, в саду. Жена его во дворце.
У н к р а д а. Он женат?
81
З и ф. Кончился медовый год.
У н к р а д а. Кто же?
З и ф. Сибория, жена нашего соседа, Симона.
У н к р а д а. Я ничего не знала.
З и ф. Принц скоро выйдет.
У н к р а д а. После некоторого раздумья. – Тебе известна дорога к корабельным пристаням?
З и ф. Веселая дорога, как не знать!
У н к р а д а. Ты меня проводишь? Пускай никто не знает. Я не хочу. Понимаешь? Наши корабли еще не все пристали. Ты меня проводишь?
З и ф. Когда угодно.
У н к р а д а. Я хочу все знать.
З и ф. Вы не останетесь?
У н к р а д а. Вернусь потом. Я приду не так.
З и ф. Скорей идемте! Вы слышите?
У н к р а д а. Прислушиваясь. – И у д а?
З и ф. С игемоном.
У н к р а д а и З и ф торопливо уходят.
Сцена III
И у д а и П и л а т .
П и л а т. Выходя из сада, к Иуде. – Ты так спокойно можешь рассуждать о всяких предметах. Учение этого человека бессмысленно.
И у д а. Сосредоточенно. – Он один из тех, кто появляется во времена угнетенные, когда власть крепка, а в стране тишь да гладь. Жуткая наступает пора. Кладбища – могилы, засыпанные землей, только так кажутся тихими, и скрытое в них, все
82
подавленное – живо, и в тишине и скрытно кует сердце из всех слез на всех огнях и кладет его, гордое и бесстрашное, в грудь человеку... Громом он падает и мстит за тысячи, и месть его жесточе тысячи местей... Нет, он больше всякого мстителя, он сильнее пророка, посылающего на землю огонь и мор, он выше человека. Ветры носят его. Звери, трава, камни говорят с ним и повинуются ему, птицы внимают ему. Жизнь непонятна: живут, не зная для чего, мучаются, не зная для чего... И твоя правда, и моя правда, и везде правда, а нигде ее нет. Он несет оправдание жизни, он даст новый закон.
П и л а т. Закон! Царем хочет быть? Царь Ерусалимский!
И у д а. Сокровенно. – Вот остановился он на распутье у трех дорог. Он ждет к себе другого... и такой должен придти к нему, измученный, нигде не находя себе утешения, готовый принять на себя последнюю и самую тяжкую вину, чтобы своим последним грехом переполнить грех и жертвою своею открыть ему путь...
П и л а т. Какую жертву? И так все для них делаем.
И у д а. Не отвечая; сам с собою. – Но сердце, принявшее на себя последнюю и самую тяжкую вину, может ли сердце вынести тяжесть последней вины?
П и л а т. Эти бунтовщики натворили немало зла.
И у д а. Последний грех, последняя вина... она заполнит все сердце, она охватит всю душу, она обнимет тебя с ног до головы. Люди в ужасе отшатнутся от тебя, силы небесные с воплем отлетят прочь, выскользнет земля из под твоих ног, и ты останешься один, – повиснешь в воздухе и будешь висеть один между землей и небом.
П и л а т. Раздражаясь. – Ну, что еще им надо? Что вздумали! У меня просто голова идет кругом. Конечно, у нас найдутся средства. Я на тебя, принц, как на каменную гору. – Приостанавливается. – Какая грозная туча. Вешний град летит. Будет звон на небесах.
И у д а. Гроза идет.
83
П и л а т. А как твоя жена? Доволен?
И у д а. Моя жена?..
П и л а т. Она больная? Вот видишь, я ведь говорил тебе, я предупреждал... Можно и другую. За этим дело не станет.
И у д а. Нет, я не про это! Мы друг друга любим. Она веселая, спокойная, и смирна, как роса. По временам на нее находит. В такие вот душные дни конца месяца.
П и л а т. Представь, это и со мной бывает.
И у д а. Вот она.
С и б о р и я проходит по саду к яблоне.
П и л а т. Наблюдает за Сиборией. – Недурна.
И у д а. Она становится у яблони и плачет.
П и л а т. О старике?
И у д а. Нет, о сыне.
П и л а т. Разве у них были дети?
И у д а. Один был сын. В ночь, когда ему родиться, появилась эта чудесная яблоня с золотыми яблоками. Тут есть какая-то большая тайна.
П и л а т. Ты с ней не говорил?
И у д а. Ни разу.
П и л а т. Она горит, как свеча. Смотри, целует землю.
И у д а. Ей представляется, будто она приходит на могилу к сыну.
П и л а т. Я пойду. Перекушу немного. Пойдем! Не по душе мне слезы, и претят могилы. Пойдем.
И у д а. Ей лучше, когда она одна. Я сейчас. Иди.
П и л а т уходит по направлению к дворцу. И у д а остается.
84
Сцена IV
С и б о р и я и И у д а.
С и б о р и я. Стоит против яблони; причитает. – Думала ли я, гадала ли я, что доживу до печального расставания и буду охать в тоске и беде. Стало не в мочь мне кручиниться, пришлось говорить лютую гробовую тоску. У меня бьется сердце по тебе, убивается, а некому утешить меня. Всякий час, всякую минуту, по полудням, по полуночам не заем, не запью, не пролив слёз. Ой, горькая истома моя! Бедное сердце, с утра до вечера кручинное! Был ты белее белого снега, румянее огненного солнца, милее серебристой луны. Горы меня облегли – обняло горе. Вздохни, отзовись! Или ты полюбил сырую мать-землю, забыл свою родную? Подымались метели со снегами, то на мое горе, выходили тучи из-за облак грозными вьюгами, то на мою беду: они унесли мой ненаглядный свет, они закрыли его и землею прикрыли. Заря выходит, а ты не взойдешь: ты с черною ночью сдружился. Звезды взойдут огне-крупными слезами, на тебя взглянут и падают, а ты не шелохнешься. Сорву ли цветы, положу ли на могилу, не завянут от моих слез, слез горючих. Кто же выпьет мои слезы, как не сырая земля. О, ты, мой незапамятный! Во сне и наяву я плачу рыданием и тебя не вижу. Во мне все закручинилось. За то ли, что зачала тебя, за то ли, что любила тебя, – где ты? Синее ли море поглотило тебя, или убаюкало, баюкая: – «Ты убай, убай, синее море!» – где же ты? Поведай, не скрывай, скажи мне, я одна подле тебя, я давно ответа жду. Или не узнаешь моего взрыдного родного голоса? Кланяюсь, целую в губы, скажи на ухо, порадуй непорядную, обними обнимающую тебя... Проснись, пробудись от непробудного тяжкого сна!
И у д а. Сибория... – С и б о р и я смотрит на И у д у с простертыми руками. Подходит к Сибории. – Сибория, скажи мне... Я стоял тут и слушал. Твой плач надрывает мне сердце. Пожалей себя. Разве ты не любишь меня?
С и б о р и я. Люблю тебя!
И у д а. Милая горлица, белая горлица! Будем друг друга любить. Будем навеки вместе, всегда. Мы одни с тобой – на-
85
веки. Нас не разлучат ни снега, ни морозы. – Лаская, тихо. – Открой же: что на твоем сердце? Не бойся. – С и б о р и я понурилась. – Я помогу тебе.
С и б о р и я. Нельзя мне помочь.
И у д а. У тебя грех на душе?
С и б о р и я. Нет мне просвета.
И у д а. В чем ты винишь себя?
С и б о р и я. После борьбы, совсем склонилась; еле слышно. – Грех я тяжелый согрешила.
И у д а. Кто-нибудь знает?
С и б о р и я. Симон знал.
И у д а. Решительно, после некоторого молчания. – Сибория, какой бы ни был твой грех и пусть он будет самый тяжкий, клянусь тебе, я его беру на себя.
С и б о р и я. Никогда не замолить мне его. Ему нет покаяния. Я понапрасно загубила безответную, бесповинную душу.
И у д а. Какой бы ни был грех, я принимаю на себя.
С и б о р и я. С отчаянием. – Я погубила свое единственное дитя.
И у д а. Сына?
С и б о р и я. Моего сына... Скажу тебе, не утаюсь.
И у д а. Тихо. – Говори.
С и б о р и я. Собравшись с духом, спокойно. – В тот год, когда я вышла замуж, привиделся мне сон. Ко мне явился крылатый юноша и опалил меня, ровно бы огнем, сказал мне, что родится у меня сын, который погубит весь наш род: «убьет отца, женится на матери и будет царем, но горе его душе и над горями горе и над бедами беда – лучше бы было да ему на свет, не родиться». Я рассказала мужу, а Симон шутил и смеялся. В ту же ночь я зачала. А когда родился сын, страх обуял нас: хотели убить его – рука не поднимается, жалко; оставить же у себя, воспитывать его, – страшно. Сколотила я дубочек из досок, осмоли-
86
ла гробик, выложила сеном. Взяла я ребеночка, омыла моими слезами, отерла косами, запеленала в пеленки, опоясала поясами, положила его, маленького, в гробик, и подпись подписала с именем и золотое яблоко положила ему для забавы. Снесла я гробик на Иордан-реку, пустили его в море. Думала себе: понесут его волны, а море безнайду поглотит. Море и поглотило. Симон дожил до старости, никто его пальцем не тронул, сам собою помер нечаянной смертью без покаяния. Я за тебя вышла. А безвинное мое дитя погибло. Никто не знает судьбы. А я поверила сну.
И у д а. Давно это было?
С и б о р и я. Лет двадцать.
И у д а. Про себя. – Лет двадцать. – Громко. – А яблоко с этой яблони?
С и б о р и я. В ночь, когда ему родиться, чудом появилась золотая яблоня. Такой яблони на всем свете нет.
И у д а. А если явится человек с таким золотым яблоком, он и будет твой сын?
С и б о р и я. Он никогда не явится. Его море поглотило. Прежде, бывало-то, я все ждала его: припаду к земле и все слушаю: не стучат ли колеса, не звенят ли подковы... Истаяли мои глаза. Мне мучиться и не отмучиться.
И у д а. А как звали твоего сына?
С и б о р и я. Иудой.
Молчание. Появляется В е с т н и к, за ним З и ф.
Сцена V
С и б о р и я, И у д а, В е с т н и к и З и ф.
З и ф. Задерживая Вестника. – Постой! Остановись! Куда идешь?
В е с т н и к. Я должен сказать принцу.
87
З и ф. Сейчас не время.
В е с т н и к. Ункрада привезла с острова Искариота важные вести.
З и ф. А тебе-то что! Сама придет и скажет.
В е с т н и к. Принц ничего не подозревает...
З и ф. Принц забыл все на свете.
В е с т н и к. Счастливый.
З и ф. Видишь, как он потемнел вдруг, темнее тучи. Пойдем от греха: увидит, еще задаст!
В е с т н и к. Ну, пускай сама приходит. Я ей так и скажу.
З и ф и В е с т н и к исчезают. И через некоторое время со стороны реки появляется У н к р а д а, оставаясь незаметною для Сибории и Иуды.
Сцена VI
С и б о р и я, И у д а и У н к р а д а.
С и б о р и я. К Иуде, молчание которого становится невыносимым. – Да что же ты молчишь? – Дай мне ответ.
И у д а. Внятно. – Я твоего мужа убил.
С и б о р и я. Не понимает. – Кто убил?
И у д а. Я... я Симона убил.
С и б о р и я. Смотрит с недоверием и тревогой. – Ты бредишь.
И у д а. Твердо. – По повелению игемона я вошел сюда, в ваш сад, за золотыми яблоками, но не успел сорвать и яблока, на меня бросился старик, хотел меня ударить. Я оттолкнул его – крепко ударился старик об землю и больше не поднялся. Это был Симон, твой муж. Он не сам собою помер, а вот от этих рук Я его убил. – Простишь ли ты мне.
С и б о р и я. Поднялась в тихом ужасе. – Я сейчас... я ничего не знала... не могу так сразу... дай мне собрать мысли. – Идет,
88
шатаясь, в глубь сада, вдруг остановилась. – Господи, как же это так... Это невозможно... – И опять пошла. – Я ничего не знала.
И у д а. Провожает ее глазами. – Не простишь. – Ты мне не простишь? – Стоит угнетенный. Невольно поворачивает голову в сторону Ункрады, вглядывается и пятится, признав Ункраду.
Сцена VII
И у д а и У н к р а д а.
У н к р а д а. Покаялся?
И у д а. Кто тебя привел?
У н к р а д а. Море.
И у д а. Что надо?
У н к р а д а. С острова Искариота вести.
И у д а. Что случилось?
У н к р а д а. Ты клятву нарушил.
И у д а. А ты?
У н к р а д а. Кому ты поверил... Так-то ты любишь!
И у д а. Ты изменила.
У н к р а д а. Твой брат убит – принц Стратим.
И у д а. Брат убит?
У н к р а д а. Со смехом. – Ерусалимские купцы убили.
И у д а. Не понимаю.
У н к р а д а. Ты все забыл... А я-то, бывало, в сумерки, как сомкнётся день с ночью, придет короткая пора, я закреплю мое сердце, наклоню голову, сдержу тоску... А лес-то как расшумится, то в бую и в шуму его ничего уж не слышно, только слышен человеческий голос. Я пою – это моя песня жжет мне сердце.
89
Песни мои, соколы, куда вас дену? Любила тебя, буду любить и люблю наперекор ветру, грозе и буре. Без тебя я год годовала – век века. Все думы я продумала. А тоска росла, как вечерняя тьма под осень. – Переступая. – Если б я забыла тебя, я никогда бы не пришла к тебе. Смотри, голова моя увивана золотом. Я – твоя воля, я твоя судьба. Кладу ее выше плеч на твою голову. Мой венец не свеют ветры, не смочут дожди, не сымут люди. Я нашла тебя.
И у д а. Охваченный тревогой. – Ункрада... Ункрада?
У н к р а д а. Твоя мать умерла.
И у д а. Растерянно. – Мать?
У н к р а д а. Она тебе не мать. – Ты не ее сын.
И у д а. Она не моя мать?..
У н к р а д а. Подойди ко мне: не огонь иду, не обожгу.
И у д а. Что ты говоришь! – Подходя к Ункраде. – Этого не может быть.
У н к р а д а. Двадцать лет твоя мать скрывала и только перед смертью решилась открыться царю. Она долго была бесплодна, – про это все знали, – и желала ребенка. Никуда она не выходила, все молилась, только к морю. Однажды, она молилась у моря, и увидала прибытий волнами к берегу осмоленный гробик, а в гробике на сене лежал младенец. Там же и подпись подписана – имя, и диковинное золотое яблоко – для забавы. Вот это яблоко! – Горит, как жар! – Подает Иуде яблоко. – Теперь ты свободен. Бояться нечего. Темно между землей и небом. Никто не знает судьбы. Все предсказания лгут...
И у д а. Одними губами. – Предсказания лгут... А это яблоко?
У н к р а д а. Золотое, как солнце!
И у д а. Солнце не лжет.
У н к р а д а. Царь тебя ждет, царь передаст тебе царство. Укротились в поле ветры, умирилась земля, уходилась волна на море. Грозно-сине-солоно море не горит погодой, уставилось. Тихое тихо гонит воду. Корабль готов. – Протягивает
90
Иуде руку. И у д а столбом стоит; в руках у него золотое яблоко. – Что ж ты стоишь? – не змея плыву, не оклюю. – С горечью. – Или жаль тебе теплого угла, тенистого сада? – Твоя жена покорна, она все забудет. – Что ж? убил, ее старика мужа: покаялся. – Она тебя простит. И заживете в душу – и пройдут ваши годы, как птица пролетит! – Гневно. – Поди, простись с ней. – И у д а по-прежнему стоит, не подымая глаз. – Царь! Ты – царь!
И у д а. Вздрогнул, через силу. – Посмотри, что с нею – с моей матерью...
У н к р а д а. С твоей матерью? – Смотрит с недоумением вокруг. Глаза упали на яблоню. Стоит пораженная. – Золотые яблоки! – Вдруг что-то припоминается ей. – Где я их видела?.. – Мучительно. – Золотые яблоки... – Быстро подходит к Иуде, смотрит сначала на яблоко. –Дай его мне!– Потом заглянула ему в лицо.
И у д а. Не выпускает из рук яблока. – Там она, в саду... моя мать...
У н к р а д а. Отступает. – Жена!
И у д а. И мать.
У н к р а д а. Подавив в себе подымавшийся вопль, неровно, озираясь, проходит вглубь сада, откуда скоро возвращается. Шепотом. – Ее кинуло в сон – она заснула под яблоней. Золотые ее волосы лучами раскинулись по земле. Она спит, как солнце спит в Яблоновом саду. Бело-алый цвет осыпается на ее глаза. – Вскрикивает. – Смотри! – черное облако летит над нами!.. Ее громом убьет!
И у д а. Выпрямляется. – Отбрасывает яблоко. Делает на себе крест. – Я готов.
У н к р а д а. Преграждая путь. – Куда?..
И у д а. На распутье.
У н к р а д а. Как во сне. – К трем дорогам.
И у д а. Принять за весь мир последнюю и самую тяжкую вину.
91
У н к р а д а. Иду за тобой. Вместе пойдем... А ты знаешь имя последней вины?
И у д а. На минуту задумался, про себя. – Последняя вина...
У н к р а д а. Словно расцвела вся. – Имя ей – предательство.
И у д а. Я готов. – Идет в предгромной тишине.
У н к р а д а. Бросается за ним. – Нет! Ты – царь. Твое – Море. Твой – Океан. – На коленях. – Остановись! – Как земля к земле припадает тихо и кротко, так я к тебе... тихо и кротко... – У тебя нет больше тени! Иуда! – Ползет за И у д о й. – Предатель... предатель... предатель...
З а н а в е с.