ТРИ СЕРПА. МОСКОВСКИЕ ЛЮБИМЫЕ ЛЕГЕНДЫ. ТОМ II
Меч веры
Через семьсот лет после смерти, когда имя Николая призывалось на всех концах земли ‒ Богородица и Никола, вот первые имена! ‒ много чего совершилось на белом свете, а от Мир Ликийских одни развалины, и самое имя Миры живет лишь в имени чудотворца.
* *
*
В царствование Алексея Комнена архиепископу барийскому Урсу было видение: явился Николай-чудотворец и объявил, что избирает себе другое место успокоения: не Миры, а у Гарганской горы архангела Михаила город Бари. Урс поехал в Рим и там открылся папе, и папа Урбан благословил перенести мощи из Мир Ликийских в Бари.
Три корабля, нагруженные пшеницей, вышли из Бари в Антиохию.
На кораблях было семьдесят два человека. Но это были вовсе не купцы, и Антиохия совсем ни при чем: моряки ‒ барийские матросы. И во главе священник Луп, а пламенным вдохновителем был шестнадцатилетний юноша ‒ русский из Переяславля ‒ Матвей; он первый поклялся, а за ним и все ‒
300
«Без мощей чудотворца они не вернутся в Бари!»
В Антиохии моряки узнали, что прибыли венецианские корабли и на кораблях не настоящие купцы и затея та же: хотят взять мощи и из Мир перевезти на Лидо в Венецию, ‒ ничем не торгуют, а ходят по лавкам, присматривают всякие инструменты. И еще узнали ‒ сами венецианцы проболтались, ‒ что в Мирах полный разгром и все жители убежали в горы, а в Сионском монастыре осталось четыре монаха.
Распродав хлеб и закупив товару, ‒ что ни попало, барийцы отплыли из Антиохии и остановились в Андриаки. В Антиохии они прихватили с собой двух иерусалимских паломников ‒ грека и француза, этих-то безобидных «иностранцев» снарядили в Миры на разведку ‒ и те подтверждают, что так всё и есть, как сказывали в Антиохии венецианцы.
И тогда сорок семь с оружием сошли с кораблей.
Как по пустыне шли они по городу ‒ камень на камне. И монастырь разрушен, только церковь.
На стук шагов выползли четыре старика-монаха: обрадовались ‒ давно никто не бывал на поклонении, запустела дорога, не несут и жертву! ‒ и повели в церковь.
В церкви у мраморной плиты сделано было отверстие, через это отверстие на кисточки монахи собирали ми́ровую влагу, и паломники разносили во все концы земли ‒ «мuро от гроба Николая-чудотворца».
Луп расспрашивал монахов, точно ли, где отверстие, покоится тело или в другом месте? И из расспросов монахи поняли, что дело неладно, и, прямо не говоря, стали рассказывать всякие случаи ‒ помянули и императора Василия, который задумал перенести гроб чудотворца в Константинополь:
‒ Поднять подняли, а никакими силами не могли вынести за двери. Угодник не попустит!
Луп сказал:
‒ Мы пришли исполнить волю угодника.
И рассказал о видении барийскому архиепископу Урсу. А чтоб миром кончить, предложил по сто солидов от корабля.
Монахи к дверям ‒ и! как мыши. Но оставшиеся караулить за дверями всех переловили и связанных привели назад в церковь.
301
На колонну поставлен был пузырек с мuром, от стука пузырек упал, и, к удивлению, цел ‒ не разбился! И в этом увидели знамение:
‒ Воля чудотворца непреклонна!
Матвей с револьвером бросился на монаха: или убьет, или пусть тот скажет, где мощи?
‒ Там, где мuро! ‒ сказал монах.
Тогда Матвей взял лом и ударил по мраморной плите. И удар был так крепок ‒ одни мелкие куски, а под ними земля. Начали рыть ‒ и показалось: белый саркофаг. Откопали до половины. Матвей опять за лом и по крышке ‒ и вдруг благоухание наполнило церковь, и там, в Андриаки на кораблях, по вечернему ветру донеслось на корабли: такая была сила мuра.
В мuре плавали кости. Одну за другой вылавливал Матвей и подавал Лупу. Так все были собраны до последней, не хватало лишь головы. И Матвей вскочил в саркофаг и, выловив, высоко поднял ее над головой.
Теперь всё было. Завернули в полотно ‒ и в бочонок.
Хотели еще взять чудотворную икону, но пришлось отступиться: икона никак не снималась.
Освободили монахов, Луп поднял бочонок на плечи, и сорок семь вышли из церкви и той же дорогой на пристань.
Под предводительством Иоанна Виталия, сына венецианского дожа Михаила, во главе с ректором-епископом Генрихом, венецианский флот вышел на завоевание Святой Земли.
Рвение их было так велико, они возжглись таким жаром, что раскаленным железом делали себе знамение креста на теле ‒ крестоносцы.
Перезимовав на Родосе, они подошли к Андриаки и отправились в Миры.
Миры лежали пустыней, и в Сионском монастыре встретили их четыре монаха. Монахи подвели их к разрушенному саркофагу:
‒ Десять лет, ‒ сказали они, ‒ приходили барийцы, взяли часть. Берите остальное.
Но в саркофаге, кроме воды и масла ничего. Монахи обманывали! И тогда ломами стали разбивать плиты и крушить стены ‒ трудились день и ночь.
302
Один монах под пыткой сказал, что в приделе Иоанна Предтечи под престолом гробница: лежит Николай Акализос, дядя мирликийского, и с ним ‒ монах хотел сказать Артемий ‒ от боли выкрикнул Феодор.
Повернули престол ‒ и под ним есть: стоит саркофаг. А как разбили, видят: три кипарисных гроба ‒ в двух кости, а третий ‒ пустой.
Другой монах показал под пыткой: он ничего не знает, он только заметил, что на Николин день служат не в алтаре, а под чудотворной иконой. И это навело на мысль: поднять помост под иконой.
Вся церковь была завалена разбитыми кусками ‒ пришлось расчищать. И когда под иконой освободили место и подняли плиту, сразу ощутили благоухание.
Копали ‒ и это было очень трудно: под слоем земли оказалась стеклянная крепкая масса, а под стеклом открылся пласт из смолистого вещества, а еще глубже смоленый кипарис.
И когда подняли кипарисовую крышку ‒ там кости: на голове епископский куколь, в руке пальмовая зеленая ветка и на стенке царская печать и высечена надпись:
‒ Здесь покоится Великий Николай ‒
славный чудесами
на земле и на море
Три кипарисных гроба вынесли крестоносцы из церкви и по пустынной дороге к своим кораблям.
‒ ‒ ‒ ‒ ‒ ‒ ‒ ‒ ‒ ‒ ‒ ‒
А только что отплыли венецианцы, жалуют в Миры генуэзцы.
Пустыня их встречает. И говорят монахи ‒ четыре монаха:
‒ Простите, вы опоздали!
И правда: камень на камне ‒ ничего!
И поплыли домой генуэзцы, прихватя что под руку попало: песок, камушки и вереск ‒ чудотворные! ‒ от гроба Мирликийского чудотворца.
* *
*
А когда тело его в мuровом гробе плыло по морю, светя и освящая море ‒ три черных барийских корабля и три голу-
303
бых венецианских увозили его на запад в латинские земли, духом он поднялся над землей, и крылатый архангелов свет распахнул ему путь в Господнюю высь.
И поднявшись высоко над землей, благословил ее ‒ она, как темная вода, текла, поблескивая, благословил ее ‒ ее томную долю, которую нельзя так покинуть.
И благословив, спустился на землю.
Он шел на север ‒ и свет архангела крылил за ним.
Бурная ночь. Когтями вцеплялось море. Перевертывало корабли: заговорила немая ‒ потопит! Покинутые просили о помощи ‒ пощади! И к свету тихо ‒ всё успокоилось. Какая-то птичка ‒с волны порхнула на руль и с руля на ми́ровый гроб, и всё перелетала ‒ переговаривала: просила ли чего, или славу славила?
По камушкам апостола Андрея, пройдя «мрачную» Киммерию, он вышел на Русь.
В дружине игумена Даниила, как возвращались со Святой Земли домой, как не помянуть: догнал нас по дороге старичок один ‒ седенький в лапотках с посохом. Дорога трудная ‒ и погода замаяла, и половецкие волки по степи рыщут, думали, и до дому не добраться, а он, бывало, в дождь борода мокрая, усы мокрые, а сам чего-нибудь слаживает, огонек ли разводит, сумку ли чинит, только так ртом сделает ‒ воду с усов: «Ничего, ‒ скажет, ‒ други, Бог милостив, добредем!» И так это скажет ‒ и опять всем станет уверенно и тяжесть с плеч:
«Никола ‒ милостивый!»
И о ту пору монах Морис, ирландец, братства св. Петра, ехал из Киева от князя Святополка с дарами в Регенсбург ‒ строить церковь св. Иакова, русская жертва! И нагоняет его какой-то в лесу. Пожалел монах странника, подсадил на подводу ‒ на подводе сложены были дорогие меха. Ночь, ехать опасно ‒ спасибо доброму человеку, вот и не страшно. Разговорились. В Варанжевиль спешит странник: несчастье ‒ крокмитэн-отелыцик заманил трех ребятишек, зарезал и кусками, посоля, сложил в кадушку ‒ «семь лет прошло... надо помочь». И когда странник сказал: «поможет» ‒ и что загубленные дети опять будут жить на земле, весенний животворящий свет озарил его. И монах видит ‒ молодой епископ! ‒ и этот свет от доброты и милосердия его слов.
304
Таким знали в Фарроа, Патаре и Мирах, таким стоит он в Шартрском соборе весь в свете милосердия из согретой добротой души в просящую помощи озябшую душу ‒
«Saint Nicolas évêque de Муrе!»*
А в весенней ночи под гул океана тринадцать всадников, светя звездой, выблескивали из мрака ‒ король Артур и рыцари: им путь через Шартр на Модену к Гарганской горе архангела в Бари.
* Святой епископ Николай из Мира (фр.).
305