ТРИ СЕРПА. МОСКОВСКИЕ ЛЮБИМЫЕ ЛЕГЕНДЫ. ТОМ II
К стенке
Ни возраст архиепископа, ни тюрьма и опасность ‒ в гонения немало высидел, а уж принял горя, на глазах самых близких расстреливали! ‒ нет заботы: человек-то, вон его как!
Все назывались христианами, не быть христианином опасно, строились церкви, справлялись праздники ‒ постоянно процессии, крестный ход, всюду образа, иконы, кресты, и всегда толпы, не проткнешься или задавят, а попробуй-ка не пойти, попадешь на заметку.
И откуда эта черная злоба ‒ человеческая, ненависть, подсиживание? ‒ братский крест, а как последние враги!
* *
*
В соседней Фригии взбунтовались из-за какого-то продналога. Из центра послан был карательный отряд под начальством трех командиров. Имена их известны: Непотиан, Урзос и Герпилион ‒ отчаянный народ! Метил отряд во Фригию без всякой задержки, а поднялась буря и высадились в Ликии. Ликийцы перепугались, а те думают, приехали ‒ и пошла потасовка. Начальники справиться не могут. Порт Мирский ‒ Андриаки, сейчас же послали в Миры. А там ‒ дряньцо народ! ‒ перетрусили и к архиепископу: ему ехать. (Шкура-то своя больно близко!). Приехал архиепископ: в чем дело? А такое творится ‒ и не подступись. Архиепископ вышел к народу:
‒ Не случись бури, ‒ сказал он, ‒ не видали бы и в глаза эти несчастные банды!
И благословил их.
А отряду велел идти в казармы: там их напоят и накормят, а успокоится море, ни минуты не задержат, поедут туда, куда их послали.
‒ Ликия не Фригия, Фригия подальше!
И благословил их.
И когда на улицах началась обычная жизнь, открыли магазины, архиепископ пошел к начальникам. Очень были все довольны. Но просили архиепископа перебыть день и переночевать: мало ли что может выйти!
‒ А наутро, даст Бог, и в путь пойдем!
Архиепископ остался.
281
* *
*
Вечером за чаем любопытно послушать ‒ молодежь порассказать горазда: Константинополь, Константин, и какие новые порядки и столичная жизнь. А на воле море погуляло ‒ побесилось и успокоилось ‒ и это хорошо; и в городе тишина, огоньки зажгли ‒ и того лучше. А намучились-то как за день! Пораньше бы спать лечь.
А вот и опять: приехали из Мир, просят ‒ надо переговорить с архиепископом по важному делу.
Непутевое дело вышло в Мирах:
по проискам начальника схватили трех ни в чем неповинных (зуб имел!), обвинили в тягчайшем преступлении ‒ «против государства», суд в спешном порядке, и вынесли приговор: к высшей мере наказания ‒ и каждую минуту приговор может быть приведен в исполнение.
Рассказывала сестра одного из осужденных, плакала, просила за брата ‒ «не виновен, и те его товарищи ни в чем не виноваты!» Она обращалась к самому начальнику ‒ Евстафий! ‒ ее турнули и пригрозили самое засадить. Одно спасение ‒ слово архиепископа.
‒ Но надо сейчас же, сию минуту!
‒ Да кого же это?
Имена известны: Крессан, Диоскорид и Никоклес ‒ честные, прямые люди, и не вихляй какой, не шкурник, и нет этой гадости человеческой ‒ «выслужиться», лакейства!
Архиепископ поднялся, чтобы немедленно ехать. И с ним командиры: любопытно!
И как раз вовремя поспели ‒ еще минута, и уж было б поздно.
* *
*
На тюремном дворе перед белой стеной в одних сорочках стояли осужденные, сливаясь со стеной, и только лица черные от фонарей, да ноги, как жерди ‒ архиепископ появился внезапно в дверях двора и с ним вооруженные командиры ‒ палач нацеливался ‒
«и только что я нацелил ‒ солдат рассказывал, исполнявший обязанности палача, ‒ вдруг меня как кольнет
282
в пах, вздрогнула рука, я отвел глаза и вижу: в дверях архиепископ и рукой жалостно так, ‒ до смерти не забуду!»
Да и никому не забыть: архиепископ остановил казнь!
Перепуганный Евстафий (начальник) ‒ не столько архиепископа, сколько этих молодцов: «дойдет до центра, вытурят, да еще под суд!» ‒ признался, что зря всё наделал, «сшибся»! ‒ и просил прощение.
Осужденных освободили.
Не покидавшие архиепископа командиры ‒ Непотиан, Урзос и Герпилион: огромное впечатление ‒ «вот что может сделать один человек!» ‒ распростились с архиепископом и назад в Андриаки, а архиепископ остался в Мирах.
«Архиепископ мирликийский Николай!» ‒ записал себе в записную книжку который-то: будет о чем порассказать!
* *
*
Непотиан, Урзос и Герпилион ‒ начальники карательного отряда благополучно добрались с отрядом во Фригию, бунт усмирили и всё, что требовалось по продналогу, даже с лишком (с перепугу обсчитывались, а кто и задобрить), победителями вернулись в Константинополь.
Ответственное это дело ‒ Фригия, а за то и награда.
И не думали, взлетели!
И жить бы тихо-смирно ‒ деньги, почет, слава. Ведь повезет же людям! Но не дай Бог этого счастья! Тебе счастье ‒ другому зависть. Без этого невозможно.
А позавидовал сам префект ‒ правая рука царя: и у самого некуда девать, и чего, кажется, человеку надо, так нате ж ‒ и зачем и почему? ‒ успокоиться не может. Этот префект, похвалить при нем никого нельзя, морду надует, бя-бя ‒ (должно быть, во все времена все народы на всех языках, важничая, блякали!) обиделся!
Если человек человека извести захочет, найдет себе. А если еще власть, и ждать не заставит.
Так этот Авлалий с этими. (Это вам не Фригия ‒ Константинополь!).
Зацапали. В тюрьму. И обвиняют: за участие в организации ‒ против царя. А на самом деле: организации-то никакой, всё подстроено, да и в мыслях не было против царя. Да кто
ж твои мысли проверит: а может, и было? Такие дела скоро решаются. А конец ‒ к стенке. И никто не заступится: еще и тебя приплетут!
Вот и сидят ‒и на уме ничего нет ‒ все лазейки испробованы ‒ ничего не поможет. Последняя ночь. Завтра: «пожалуйте бриться!»
И вспомнили они всю свою жизнь ‒ много было всяких авантюр! ‒ буря, Мирский порт, бунт, Миры и вдруг отчетливо: тюремный двор и у белой стены в одних сорочках ‒ черные от фонарей лица и ноги, как жерди, архиепископ поднял руку ‒ и палач задрожал ‒ и потом, какие это лица! ‒ не черные ‒ белые, как стена ‒ «они не виноваты!» ‒ они тоже не виноваты ‒ ‒
И последним словом ‒ в памяти своей ‒ последним голосом, безнадежно ко всякой людской защите, взмолились они ‒
Милостивый наш Никола,
где бы ты ни был, явись к нам!
И на сердце тепло ‒ вера ‒ успокоились и заснули.
* *
*
Была глубокая ночь. Давно все спали. Только в ресторанах еще безобразничали да угрюмо, бессонные, дальние поезда шли, да пароходы внимательно колесили море.
Спал и царь.
И в ту минуту, когда несчастные заключевники из последних воззвали к архиепископу мирликийскому, видит царь сон:
раскрывается дверь в спальню, входит старик и в раскрытой двери свет, как морское дно, колеблющийся, зеленоватый, и в свете старик приблизился к кровати. «Освободи Непотиана, Урзоса и Герпилиона, ‒ сказал старик, ‒ они невиновны!»
Царь оторопел было, но старик стоял очень спокойно.
«Как ты смел войти сюда?»
Ничего старик не ответил, спокойно, и только по улыбке прошло: «дурак ты, дурак!»
«Кто ты такой?»
«Я ‒ архиепископ мирликийский Николай! ‒ и нахмурился, ‒ говорю тебе, освободи невинных или самому не сдобровать!»
284
Царь хотел крикнуть: «вон!» ‒ да рот не разлипается и свет заливает глаза.
Утром пришел Авлалий: принес бумаги для подписи ‒ и эту, приговор ‒ помилования не может быть.
‒ Вот: Непотиан, Урзос и Герпилион, по делу о покушении ‒ ‒ страный сон мне сегодня снился! Эти господа чего-то мудруют! Только что я заснул, вижу: отворяется дверь и входит старик и прямо с угрозой: «освободи Непотиана, Урзоса и Герпилиона или сам погибнешь!» Я говорю: «послушайте, кто вы такой?» ‒ «Я архиепископ мирликийский Николай!» И я проснулся.
Царь ‒ как холодом обдало:
‒ И мне тоже, ‒ сказал он пугливо, ‒ снился ‒ Миры ликийские...
‒ Около Родоса в Малой Азии, теперь это всё Анатолия.
‒ А интересно бы проверить, какой такой способ: насылать один и тот же сон одновременно двум разным лицам?
И царь велел привести к себе осужденных.
И когда их привели из тюрьмы, первый вопрос: пусть откроют секрет, как наводить сон?
‒ Один и тот же одновременно двум разным лицам?
‒ Мы не умеем.
‒ Но ведь вы же это сделали!
‒ ‒ ‒
Пользуясь случаем говорить с царем ‒ а ведь их обвиняли в организации покушения на царя! ‒ стали они рассказывать о себе, о своей службе. Но царь их не слушал: ему насчет сна интересно!
И они это поняли: их с кем-то перепутали, в первый раз слышат, им и снов никогда не снилось, и дело их пропащее; вот и последнее ‒ лично говорить с царем ни к чему. И не видя себе никакого спасения, как тогда в раздумье в последнюю ночь, вырвалось у них из самого сердца, последнее:
Милостивый наш Никола,
где бы ты ни был, явись к нам!
А их уж хотели уводить назад в тюрьму.
‒ Кто такое этот Николай? ‒ остановил царь.
‒ Николай архиепископ мирликийский!
285
И опять ‒ как холодом обдало, нет, еще жутче.
‒ Когда мы были во Фригии по продналогу ‒, ‒ и осужденные рассказали, как в Мирах архиепископ освободил от казни трех невинно осужденных, ‒ мы это своими собственными глазами видели.
Царь поднялся.
‒ Вы свободны, ‒ сказал царь, ‒ не я вас помиловал, Николай архиепископ мирликийский! Идите и поблагодарите его.
И взял со стола евангелие ‒ работа московских доброписцев, и два серебряных подсвечника со свечами (ростовской резьбы):
‒ Передайте ему от меня, и скажите: говорит царь: «я ‒ исполнил!»
А Непотиан, Урзос и Герпилион, ухватя царские дары ‒ теперь они на свободе! ‒ от счастья как обалдели: топочутся в дверях, а выпихнуться не могут ‒
‒ Покажите нам выход!
286