ТРИ СЕРПА. МОСКОВСКИЕ ЛЮБИМЫЕ ЛЕГЕНДЫ. ТОМ I

О золотом гробе

Молиботский монастырь, самый богатый из всех константинопольских, после ограбления обнищал, братия разбежалась, и остался настоятель да старцы, да еще кое-кто: одни не ушли, потому что некуда, другие доживали свои дни, и всё равно было, где помирать.

Настоятель ввел новый устав: монахи давали обет не иметь никакой собственности. И нашлись ‒ приняли. И монастырь опять наполнился, но уж совсем другими.

Жизнь поддерживалась подаянием ‒ богомольцы не обходили монастырь, его знаменитую святыню: чудотворный образ.

Это тот самый образ ‒ «Никола ‒ проби-лоб» ‒ теперь один из всех икон закрытый ‒ в серебряной кованой ризе, и только на Пасху, да царю, когда случалось, снималась риза, и всем было видно: с простертыми, как крылья, руками смотрел он ‒ «архангел!» ‒ и из рассеченного лба запекшейся дорожкой кровь на белый крещатый омофор, царь прикладывался к голове, и опять закрывали ризой.

Трудно, конечно, было при новых порядках, запасов никаких, да и не могло быть, не полагалось, и жили на волю Божью: есть что есть, хорошо, а нету, да живы еще, и то слава Богу!

 

*        *

*

 

В один из голодных дней приезжает в монастырь купец ‒ не здешний, а слышал о чудотворном образе и о строгой жизни, вот и решил побывать в монастыре и милостыней помочь. Но он не один, ‒ привез с собой человека: он подобрал его на дороге, на перекрестке; и человек этот мертвый: разбойники ли его убили, или замерз! И просит похоронить.

176

---

Настоятель сейчас же распорядился: сделали гроб, положили несчастного ‒ а верно, что замерз: квелый и ледящий, как зайчатина свернулся! И поставили в церковь, чтобы завтра отпеть, и похоронят.

Купец отстоял всенощную, оставил в монастырь на погребение и наутро, не дожидаясь похорон, поехал домой: дело не ждет.

Едет он по дороге, и весело ему: привел Бог! И, сколько проехал, не заметил, подъезжает к тому самому месту, к перекрестку, где несчастного-то подобрал, и слышит плач; приостановил лошадь ‒ плачет; слез ‒ и видно: какой-то съежился, как птица, голову в колени и горько плачет.

‒ Чего это ты? ‒ тронул его купец.

И тот посмотрел так ‒ а совсем еще мальчик!

‒ Сколько дней, ‒ говорит, ‒ ищем: отец у нас пропал ‒ пошел по этой дороге: или замерз, или волки съели.

Вздохнул купец ‒ трудно о таком говорить ‒ и сказал:

‒ С твоим отцом несчастье: я его с этих местов поднял и мертвого в монастырь свез.

И тот вдруг как встрепенется ‒ и слезы пропали:

‒ Я туда пойду.

‒ Куда тебе! ‒ и подумал купец: «такому! Пешкова езда не в даль доведет!» ‒ и стало его жалко: «придется, значит, вернуться» ‒ ничего, я тебя подвезу.

А как смотрит! ‒ и тихо, и ясно.

‒ Похоронили, ‒ сказал купец, ‒ я и денег дал на похороны. Что поделаешь, воля Божья.

И за купцом повторил, и ведь чудно-то как: обрадовался:

‒ Воля Божья.

Усадил его купец с собой на коня, и поехали. Не очень это приятно, как возвращаться приходится, а тут купец не замечает: всю дорогу спутник его рассказывал ‒ и от его слов было и тихо, и ясно, век бы слушал ‒ сказки рассказывал!

Не заметили, как и приехали, и прямо к настоятелю.

‒ И опять я к вам, ‒ сказал купец, ‒ давеча мертвого, а сейчас с живым: сынишка их!

‒ Похоронили, ‒ сказал настоятель.

А купец просит: очень ему жалко мальчишку.

177

‒ Взглянуть бы, ‒ говорит, ‒ нельзя ли как: чтобы проститься?

‒ Придется разрывать могилу, ‒ сказал настоятель и, взглянув на мальчика, почувствовал, что надо так сделать.

Позвал братию, и все пошли на кладбище.

Отыскали свежую могилу, легко разбросали землю, подняли гроб.

И когда открыли крышку ‒ столбняком одернуло и язык одеревенел: не покойник лежал в гробу, а весь гроб до краев ‒ золото.

‒ ‒ ‒

А когда очнулись, мальчишки уже нет, исчез ‒ ‒ а это был ангел.

178