ТРИ СЕРПА. МОСКОВСКИЕ ЛЮБИМЫЕ ЛЕГЕНДЫ. ТОМ I

Лютня

В царствование Василия Болгаробойца жил в Константинополе странный человек, и имя у него было непростое: Купало. А знали его в Константинополе все от мала до велика: одни за его чудесную игру на лютне, другие как ходячую притчу во языцех ‒ очень уж чудной и образ его жизни, ни на что не похожий. Он не выступал ни на каких собраниях и вечерах, он никогда не играл для людей и потому жил в большой бедности. Зарабатывал он себе на хлеб не музыкой, а бессловесной ролью в цирках, на что поставят: изображая камень, дерево, зверя и человека; и еще вроде фокусника, умел в нос себе вставлять гвозди: в одну ноздрю вставит, из другой гвоздь выскочит; глотал огонь и ходил на голове. А играл он только в церкви: рано поутру и вечерами. Любители послушать лютню отправлялись в Петровский монастырь к Золотым воротам. В монастыре была икона Иоанна Предтечи: Предтеча изображен был среди пустыни крылатый с крестом. Перед этой иконой становился Купало и играл на лютне.

И странная это была музыка: пески ‒ пустыня, демонское море, лилия архангела, метелица Иродиады. Зачарованные слушатели никогда не замечали, как, окончив играть, Купало исчезал из церкви.

 

*        *

*

 

В Иванову ночь в Константинополе произошло событие, отмеченное по всей Византии: из царской кладовой ‒ места недосягаемого ‒ похищен был мешок с золотом, причем воры, сорвав царскую печать, тут же ее и бросили. На утренней поверке установлен был недочет мешка, обнаружена сломанная печать, но никаких человеческих следов. По повелению царя, немедленно заперев городские ворота и заставы, приступили к повальному обыску.

Весь день до ночи работает полиция ‒ и без результата: ни мешка, ни вора. И тут доносят, что небезызвестный музыкант

205

---

купил себе новую пиджачную пару и притом обедал. Невероятно, откуда у музыканта такие длинные руки? ‒ но откуда же новенький пиджак, и обедал? «По-моему, следует его обыскать!» «Обыскать, всё равно всех обыщем». Полицейские поспорили друг с другом: действительно, невероятно! И не сразу, а когда пришла очередь, под утро добрались до дома, населенного такой же беднотой, и полезли на его голубятню.

Комната ничего ‒ чисто, только очень уж тесно, на стене лютня, а под лютней ‒ и тут на минуту все как остолбенели: он самый ‒ мешок! ‒ мешок прислонен к стенке. И спрятать, значит, не догадался. А сам дрыхнет, как ни в чем не бывало. Ну и хлюст!

‒ Ты как же это мешок уволок, а еще музыкант!

А он спросонья чего-то бормочет, святых поминает. Скрутили ему назад руки и с мешком и лютней прямо к царю.

И перед царем ‒ еще по дороге очухался ‒ он не отпирается: мешок у него действительно царский, но он его не брал.

‒ Каким же манером мешок очутился у тебя?

‒ А это Никола: вспомоществование мне от Предтечи.

‒ Очень интересно, ‒ говорит царь.

И все настороже: слушать: музыкант ‒ разбойничий рассказ.

 

*        *

*

 

Вечером, как всегда, Купало пришел в церковь играть, стал на свое место и, взглянув на икону, ‒ не увидел Предтечи: Предтечи не было в пустыне. Не зная, что и думать, вышел он из церкви, и идет так по улице и видит: Предтеча входит в соседний Молиботский монастырь. Купало за ним. В монастыре кончилась всенощная, но церковь была открыта. И когда Купало следом за Предтечей вошел в церковь, он увидел, что навстречу им идет старик. «Что привело тебя к нам? ‒ спросил старик, и, показывая на Купалу: ‒ а это кто такой?» «Музыкант, ‒ ответил Предтеча, ‒ я пришел просить тебя за него. Ты знаешь, у меня нет на земле дара помогать людям в нужде, а ты, Никола, ты можешь ‒ тебе это дано. Этот музыкант сколько лет каждое утро и вечером играет мне на лютне». ‒ «Пойдем за мной!» ‒ сказал Никола, обращаясь к Купале. Когда они вы-

206

шли из церкви, была глубокая ночь. Запоздалые и подгулявшие прохожие могли заметить двух странных путников: сгорбленный старик, очень живой, и за ним долговязый с лютней. Шли они молча. Вел старик: он всё вглядывался, точно припоминая улицы, иногда, спохватившись, поворачивал назад. Так, колеся, они дошли до площади. Старик остановился и, что-то подумав, направился прямо ко дворцу. Спутник его покорно следовал. А когда они подошли к двери, часовые и усом не шевельнули, словно никого и не было. Дверь сама собой открылась. И они очутились в длинном коридоре. Горели яркие лампадки, и издали видно было, как в глубине ходят часовые. Но когда они проходили, часовые, как зачарованные, застывали на месте, кого как застанет. И другая дверь сама собой раскрылась. И они спустились по лестнице в освещенную кладовую. Большая зала и по стенам навалены мешки до потолка. Старик, показывая на мешки: «Выбирай любой!» А Купале чего-то страшно. «Чего ж ты боишься ‒ это тебе за твою верность! ‒и, выбрав мешок, взвесил его на руке, ‒ бери этот!» Но Купало не решился: на мешке сургучом была припечатана красная царская печать. Старик сорвал печать. «Неси, на твой век хватит!» И так же незаметно вышли они на улицу. И до самого дому проводил его старик, на голубятню взобрался, присел к столу. «А ну-ка поиграй, давно не слышал».

‒ И я взял лютню ‒ ‒

При этих словах веревка упала с рук Купалы, свободный, он взял лютню.

И странная это была музыка: пески ‒ пустыня, демонское море, лилия архангела, метелица Иродиады. Зачарованный, слушал царь и вся следственная комиссия и полицейские, и, кончив играть, Купало стоял с опущенными руками ‒ ждал себе приговор, а этого не замечали, он мог бы свободно выйти на улицу, не заметили бы.

Ударивший в окно луч июньского солнца пробудил царя.

‒ Деньги твои, ‒ сказал царь, ‒ а мешок мой: ты его дай мне ‒ рука чудотворца его коснулась, и для меня он дороже золота.

И взял царь мешок, а деньги взял Купало.

 

207