«Иконный фронт» начат Львом Исавром, обоснован Константином Копронимом на «лжеименном» соборе. По смерти Льва Хазара при Ирине новый собор ‒ Никейский восстановил иконопочитание. Но и тридцати лет не исполнилось, опять принялись за старое: начал Лев Армянин, а кончилось только со смертью Феофила: ради чистоты веры такую опять встряску задали, только перья летят. Воспрещалось не только поклонение иконам, но и почитание Богородицы, святых и мощей, да
190
чтобы духу монастырского не было! ‒ или просто говоря, мудровали над человеком: как ему правильно веровать.
Терпели верующие ‒ которые попадались со своей верой; монахи‒ только потому, что монахи; досталось и писателям и поэтам-музыкантам.
Главное внимание было обращено не на тех, кто, сидя в эмиграции ‒ вне всяких репрессий ‒ крикливо обличал антихристово правительство, кроша анафемой, как прибауткой, и не на тех, кто оплакивал прошлые свободные времена, сочиняя «плачи о погибели», ‒ ни в проклятиях, ни в плаче не было никакой опасности: брань на вороту не виснет, а плач ‒плачем душу отвести можно, но дела не сделаешь. Опасными представлялись те, кто в стороне от всякой борьбы делал свое духовное дело, а дело, не как-нибудь сделанное, по самому своему духу подрывало «иконоборческий догмат» и было большим соблазном для смирившихся поневоле. Таким надо было заткнуть глотку. Таким оказался византийский поэт-музыкант Иосиф, автор стихир и канонов ‒ величальных и покаянных песен.
Иосиф ‒ монах, и с ним можно было бы расправиться по-монашески: можно было бы его публично женить, обезобразить, ну, отрезать нос, уши, а если и это не проймет, то в мешок ‒ и в море. Но Иосиф очень популярен, и с ним поступили милостиво: его сослали на остров Крит и там посадили в тюрьму.
Много Иосиф чего видел на белом свете: в ранней молодости он должен был покинуть родину ‒ это при первых набегах арабских корсар на Сицилию, жил одно время в Салониках, а потом уж поселился в Константинополе. И теперь, вспоминая «сарацинские зверства» ‒ какие пустяки в сравнении с тем, что он видел в Константинополе: никакому сарацину не придет в голову из-за веры так истязать человека!
В колодках, с цепью на шее, как на аркане, провел Иосиф в тюрьме шесть лет. И за этот срок собачьей жизни он написал семь канонов своему любимому образу, прославляя Николу ‒ «светозарную звезду ‒ небесного человека, сидящего на престоле архангела, которому служат ангелы, повинуется море, слушает воздух, покоряются народы!» Освобождение Иосифа из тюрьмы произошло чудесно.
191
* *
*
В ночь под Рождество, запертый в своей камере, Иосиф без книг служил всенощную, вспоминая стихи Германа, Иоанна, Феофана, Сергия и Романа, византийских поэтов-гимнографов. И вдруг явственно увидел перед собой человека: это был сторож, закованный в латы.
«Иосиф, ‒ сказал он, ‒ по твоей любви я пришел к тебе из Мир Ликийских, я принес тебе весть ‒ идет суд Божий! ‒ ты должен вернуться к людям и укрепить их данной тебе благодатью Духа».
И, подавая записку, велел ее проглотить.
Иосиф взял из его рук клочок бумаги и, положив себе в рот, сказал:
«Как пламенны умной гортани моей души написанные слова!» ‒ и, проглотив, воззвал:
Ускори щедрый и потщися яко милостив
Яко можеши, хотяй!
(«Поспеши на помощь, всеблагий и милостивый: ты всё можешь, коли захочешь!»).
И как только произнес он эти слова, так и случилось: железный аркан сорвался с его шеи и колодки распались.
И слышит голос:
«Следуй за мной».
И увидел: его страж и вестник разделяет воздух и улетает. И сам он, как воспламененный, поднялся на воздух и полетел ‒ ‒
* *
*
В эту ночь царь Лев Армянин был свергнут и убит. И на заре великое славословие разносилось по улицам Константинополя и среди освобожденного народа видели: Иосиф!
192