ей физики и геометрии останутся всего лишь одни названия: физика да геометрия! И в области знаний исторических среди всякой благодушной путаницы забвения благоприятного есть свои имена неизгладимые. И к таким именам принадлежит Очаков.
Вы можете ровно ничего не знать, забыть даже и о том, где и что это за Очаков, и вместе с тем, какое высокое торжественное чувство вызовет в душе вашей одно это имя ‒ Очаков!
Ехал я морем из Одессы в Херсон.
С вечера мы вышли, и вечер простоял я на палубе, ‒ нагляделся, надышался морем и заснул, как убитый. И вот чуть свет просыпаюсь ‒ пароход стоит, стучат над головою.
«Что это? Кораблекрушение?»
А сосед мой, дьякон, приподнялся на койке и, озирнув зверовидно, проглаголал гласом ерихонским:
‒ О-ча-ков!
Повернулся на другой бок и затрубил.
И признаюсь, сердце у меня так и заиграло:
«Очаков! Вот он где этот Очаков! Тот самый Очаков!»
И помню, не на пароходе, а дома, в Петербурге, то же чувство охватило меня, когда среди вороха рукописей мне попалась изгрызанная мышем, и я разобрал строчки:
Очаковъ взятъ штурмомъ