Грамотка
узорное
Дивны дела Твои, Господи! В Новогород-Северске привозила баба на базар рыбу, и случилось одному охотнику с удочками толочься по базару. День и ночь рыбачил, и хоть бы какая сонная попалась, только приманку извел, вот он и задумал:
«С пустыми руками как возвращаться... Присмотрю-ка я себе на уху рыбки!»
47
Дело-то в пост было. А рыба у бабы ‒ ерш к ершу, привалит же такое счастье! ‒ знатная рыба. Приторговал он себе рыбки, баба ему ершей в грамотку завернула, расплатился и пошел себе домой с покупкой будто с ловом, ‒ будет ему ужотко уха на славу!
А дома, положа удочки в сторонку, как развернул грамотку с ершами, и на ерша глаз ‒ знатная рыба! а пуще на грамотку: что за письмо, что за узорное! Ершей-то на стол уху варить, а грамотку к себе взял, расправил, сушить положил.
Время к обеду пришло, ну, и уха! А по ухе на загладку за грамотку принялся ‒ и так ее и сяк: и буквы наши, другое слово, как слово, а сложить не может ‒ темная грамота.
Вечером собрался к приятелю в гости, захватил и грамотку, а приятель-то книжный, на Ипатовской летописи трудился, ‒ вынул ему грамотку, показывает.
‒ Откуда?
‒ Дивны дела твои, Господи! Привозила баба на базар рыбу... ‒ и рассказал все, как было.
‒ Эге, ‒ говорит приятель, ‒ да тут что-то про божественное.
И решили оба идти поутру на базар вместе, пытать бабу, откуда ей такое добро досталось, и нет ли где других листов подобных.
Так и сделали.
Явились на базар оба спозаранку, разыскали бабу с рыбой, да грамотку ей под нос:
‒ Откуда тебе, бабо, такое добро досталось?
‒ Бог послал! ‒ ответила баба.
А много у нее таких листов ‒ большущая книга ‒ и все-то, как есть, до единого извела под рыбу, ни листочка в запасе не осталось.
Ну, на нет и суда нет, с тем и ушли приятели с базару.
И с тех пор пошла ходить грамотка из рук в руки: из Новогород-Северска попала в Тифлис, а из Тифлиса дошла и до Петербурга.
Позапрошлой осенью принес мне эту грамотку поэт Чернявский.
‒ Откуда это, ‒ говорю, ‒ Николай Андреевич?
‒ Дивны дела Твои, Господи! В Новогороде-Северске привозила баба на базар рыбу... ‒ и рассказал мне все, как было,
48
помянул и о приятелях, и о ухе ершовой, и оставил у меня грамотку на вечные веки.
* * *
Грамотка ‒ обрезанный лист коричневатой бумаги, водяной знак неясный, подобием тюльпан-цвет. Судя по отличительному ж и в грамотка ‒ южнорусская скоропись второй половины XVII века.
В грамотке писано о ангелах, знающих путь к дому безвестного праведника и не видящих пути к живущим во грехах: Авраам и Содом; о четырех смертных грехах, на небо вопиющих, от них же первый грех ‒ вольное человекоубийство, второй ‒ беззаконие содомское, третий ‒ утеснение и озлобление людей, четвертый ‒ удержание мзды наемничей (заработной платы); и о рассмотрении дел прежде осуждения: не верь слуху, верь глазу ‒ Иосиф и Пентефрий, Константин Великий и сын его Криспи о праведном и неправедном убийстве. Много поучительного.
*
...гдѣ-либо тіи зрятся, ни познавають их. Се вина, се таинство изявляется, чего ради святіи ангели ко Аврааму, наединѣ жувущу, безъ проводника улучиша, к Содомѣ же путесказателя требоваху. Во всей странѣ оной, в ней же бяше Содома со окрестними гради, ей же и Мамврія соопредѣленна, единъ токмо праведнаго Авраама дом бяше чистій, Бога боящся, не бѣ в немъ беззаконія никаковаго же, но вси жителствоваху цѣломудренно, и богоугодно, того ради вѣдяху к дому Авраамовому путь святіи ангели, аще и наединѣ в дебрѣ и дубравѣ обитавшу. Ибо тіи вѣну посѣщают невѣдимо людіи чистих и богоугоднихъ, гдѣ-либо они жителствуют, аще в горах, аще въ пустынях, и на коемъ либо мѣстѣ, Содома же со окрестным своимъ селеніемъ не вѣдаху, понеже вся преисполненна бяше беззаконія и грѣховних сквернъ. И никогда же ангели посѣщаху скверних грѣшниковъ, ниже возрѣти к ним хотяху, дѣющихся ради в них нечистот преестественних, того ради и Содомскому, аще и на високомъ мѣстѣ стоящому, великому и славному граду, ниже пути вѣдѣти творяхуся, яко тамо никогда же приходившій. Се-
49
му и святій Іоаннъ Златоуст согласовати зрится, гляголя сице: «Содомъ столпи имѣяше велики, колибу* же Авраамъ, но пришедше ангели, Содомъ убо мимо идоша, ко колибѣ же Авраам-ли приведошася, ‒ не домовная бо свѣтлости искаху, но душевную добродѣтель объхождаху». (Доздѣ Златоуст). Отсюду да вѣдят, аще кій грѣшникъ в нынѣшнее время обритается, коль мерзостенъ есть Богу и ангеломъ его грѣхъ содомскій, яко не токмо с таковая дѣющими ангели святій не обитаютъ, но ниже вѣдати их хотятъ, и удаляются от такових чистіи дуси, смрадомъ грѣховнимъ, аки пчели димом, прогоними. Ангеломъ же святимъ, от содомитовъ уклонившимся, кто с ними водворяется, развѣ нечистіи дуси! Идеже бо человѣци, измѣнивше нравъ человѣческь, уподобляются свиніямъ, гной и калъ любащим, тамо отступают ангели Божіи, любящій с чистими, а не свинонравними человѣци дружествовати, вмѣсто же ангеловъ бѣси к онимъ приближаются и обществуютъ с ними: тіи таковихъ любятъ и жити в них, аки в свиніях геенскихъ, Христа просятъ, ‒ и попускается, и веселяются в ня и гонятъ я в то пропастное смрадное и скаредное содомства езеро, даже потопятъ их в безднѣ адстей. О, окаяннаго в христіянехъ содомскаго нрава! О, крайнея погибели! Не дремлет бо такових погибель: близъ гнѣвъ Божій и мест, близъ геенна огненная, в ню же впадают нечаянно и погибнут, аще не покаются.
Вопл содомскій и гоморскій умножися ко мнѣ! ‒ рече Богъ.
Катехизисъ церковній от святаго писанія вѣдати учит, яко четири сут грѣхи смертніи. Паче протчіихъ грѣхов смертних, тяжчайшій, на небо вопіющій, и Бога на отмщеніе возстановляющій, и привлащающій казнь люту, первій грѣхъ ‒ в о л н о е ч е л о в ѣ к о у б і й с т в о, наченшоеся от Каина, убившаго брата своего Авеля неповиннѣ, то вопіеть ко Богу, яко же глаголетъ ко Каину: «Гласъ брата твоего вопіетъ ко Мнѣ от земля, вопіетъ же, просящи отмщенія!» Такоже послѣжде слиша св. Іоаннъ Богословъ, в Покалѣщи**, душъ святих, за слово Божіе избиенних, вопіющих гласомъ веліимъ и глаголющих: «"Доколѣ, владыко святій и істенній, не судиши и не мстиши крови нашея от живущих на земли!» Вторій грѣхъ, вопіющъ на небо, ест б е з з а к о н і е с о д о м с к о е, яко же вишше речеся. Третій
* Колиба ‒ хижина.
** Покалѣшь ‒ апокалипсис.
50
грѣхъ ‒ утѣсненіе и озлобленіе людемъ неповиннымъ, убогимъ, вдовицамъ и сиротствующимъ, нищимъ, каково творяшеся от египтянъ ізраильтяномъ, о чесомъ глаголетъ писаніе: «Возстенаша синове ізраелевы от бѣдъ и возопиша, и взіиде вопль их ко Богу от рабовъ, и услиша Богъ стенаніе ихъ». Четвертій же грѣхъ, на небо вопющъ, ест у д е р ж а н і е м з д и н а е м н и ч и, якоже святій апостолъ Іаковъ ко богатымъ неправеднимъ глаголетъ: «Се мзда дѣлателей, дѣлавшихъ ниви ваша удержанная...»
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
...гнѣватися на того и яритися, неизвѣстившися, истинна ли ест вещь глаголемая. Понеже множицею злоба злихъ человѣкъ бываетъ начатком злая о неповинномъ слави, легкорѣчіе же умноженіемъ, еже бо зліи от злоби своея сочнутъ, то легковѣреніи умножают, емлюще вѣру лжи, и пред многими ближнего обличающе и осуждающе и разсѣвающе в людехъ, аки плевелы, золъ слухъ о томъ, иже не содѣя грѣха, о немъ же его осуждают. Иногда же малое нѣкое прегрѣшеніе сіе осуждатели, приложеніемъ и умноженіемъ лживыхъ словесъ сказующе, возвращают в велико, и от мравія творят лва, и от комара верблюда, и от заяця слоня, и от сучца бревно веліе. Того ради многаго разсмотренія и опаства в такових требѣ, да не како лжа вмѣнится в истинну, и малое возрастет в велико, и простителное в непростителное поставлено будетъ. Разсмотренія нѣсть лучшое, яко еже своима вѣдѣти очима, то о чесомъ слышится, чесого поучая ны Богъ, дает нам самаго себе во образъ, еже глаголетъ: «Шедъ вѣжду!» Слышалъ вопль содомскій, но не абіе подвижеся на гнѣвъ, аки бы не емля вѣри слуху аще и добрѣ вѣдяше истинну быти, ни на наказаніе грѣшних абіе простре руку свою, даже сам пришедъ близъ узрѣ очима та, еже зряше издалече, яко да и мы вѣдѣніемъ паче неже слухомъ увѣраемся. О, коль мнози, паче же на владѣтельствах, велми согрѣшают, емлюще вѣру слуховѣ, не вѣдѣвше же очима, не испытавше извѣстно о дѣлѣ, и безгрѣшних всуждают вмѣсто грѣшних. Не осудилъ ли в темницу и узи чистаго и святаго отрока Іосифа Пентефрій во Египтѣ, скверной женѣ своей нань клеветаршой, емши вѣру, а не испытавши! Великіи во царехъ Константинъ что сотвори, сина своего возлюбленнаго Криспа, добраго и неповиннаго и всѣми любимаго, уби сво-
51
ею рукою, его же мачеха Фавста именемъ оклевета ложнѣ, не получивши сквернаго желанія своего, уязвилася бо бяше красотою Крисповою, яко же египтяниня Іосифовою, не возмогши же сквернаго желанія своего улучити и привлещи того: не хотяше бо цѣломудренній юноша осквернити ложа отча, солга мужу, аки бы насилованна была от сина его, царь же не испитавъ, истинна ли ест, абіе погуби сина. Послѣди же увѣдавъ извѣстно о лжи, о, какъ болѣзноваше сердцемъ и плакаше и рыданіе и каяшеся о неразсмотреніи своемъ, но оживити убіеннаго невозможе, уби же и Фавсту, жену свою, повинну бывшу синовией смерти, ‒ и сотвори единѣмъ временемъ двое убійствъ, неправедное и праведное, и лишися сина и жени, яко изначала емъ вѣру словеси, не испиташа о истиннѣ. Добрѣ Златоуст на властех сущія увѣщеваетъ, глаголя: «Не суди по мнѣнію твоему, прежде даже не увѣси, ест ли тако вещни же кого повинна твори абіе, но паче подражай Бога глаголюща, ‒ Сошедъ да вижду!» Такожде и святій Григорій Бесѣдовникъ глаголет: «Богу, ему же вся нача и откровенна суть, грѣхи содомитовъ казнилъ есть, не яже слиша, но яже вѣдѣ». И святій Ісидоръ Пилусиотъ святаго Кирилла архиепископа, сродника своего, гнѣвавшаго неповѣннѣ на Златоустаго святого, увѣщавая, писа, яко «не разсмотривши праведно и не испитавши извѣстно, никого же судити подобаетъ, ибо и Господу Богу вся прежде...»
1914 г.
52