Базар
Есть у меня память зарецкая‒ редкий лист: девяносто и две Богородичные иконына меди резанные, на синей бумаге отпечатанные.
Из каждой черточки наружу просится детская уверенная вера резчика-кустаря, передававшего, как Бог на душу положит, хитрое изуграфское дело мастера иконописца, а писал мастер по тонким старинным подлинникам.
И там, где была тень, там резчик клал просто черту, и выходил глаз не глаз, нос не нос. А все вместе напоминало, что снята картина с хорошей иконы и что резчик-кустарь в то время, как привычная рука его резала гладкую пластинку меди, шептал неслышно одними губами ‒
Благодатная Mapie
Благочестив был резчик Арефьич, но и кропотлив непостижимо: возьмет да лист синей бумаги из трех вершечков склеит на хлебной воде, да на таком листе и печатает, а как расстригут лист по иконам, все и распадется.
Да все-таки дело Божье.
Дошли до нас святые иконы в его, Арефьича, отпечатках ‒ «грыдоровальныхъ рѣзяхъ» по Петрову сказу.
Сейчас висят в книжнице моей перед глазами, наклеенные на толстом синем картоне.
В правом верхнем углу ‒ Богородица Ерманская.
Все они разрезаны отдельно и наклеены рядами.
В средней полосе следы мазков масляной краски.
Епифан маляр их наклеивал ‒ не чужд был иконописного дела. Для того и наклеил маляр Епифан все эти иконы и спас арефьевичево дело от потопа времен.
21
* * *
А достались мне эти иконы от кавалера обезьяньего знака Вл. А. Пяста.
Жил Пяст лето в тверском Зарецком имении у инспектора Мельницкого. В комнате его висел этот лист Богородичный. И как пришла пора назад в Петербург собираться, вспомнил он обо мне, снял со стены лист, сдунул пыль, обернул в чистую бумагу да в чемодан на самое дно к своим заветным стихам и к цветам сухим ‒ памяти лета.
Хотел и образа с собой взять ‒ два образа древнего письма. Да никак вынуть не может ‒ в стену врезаны. Надо рубить косяки. Так и оставил: не хотят уходить, значит.
От времени потрескался и изломался картон.
И задумал я нынче снять иконы и вклеить в тетрадь из такой же синей бумаги ‒ был у меня запас небольшой.
И вот за тихой работой моей, поминая Арефьича резчика и маляра Епифана, отклеивал я листок за листком. И нашел я на обороте одной из икон ‒ образа Пресвятыя Богородицы Ясногорскія запись:
безъ квартере оне.
И сразу вспомнилось мне, точно при мне писались эти слова, смысл которых ‒ нищета и позор.
* * *
И видится мне глухое торговое село.
Жаркий летний день, разноголосно шумит базар.
Под навесом из грубого холста на залавке груды синих печатных гравированных листов-молитв.
За досчатым залавком бородатый румяный торговец ‒ бойко бегают лукавые маленькие глазки. Перед залавком мальчишка-подрушный услужливо предлагает покупателям товар, то перемигиваясь, то перекликаясь со знакомыми мальцами соседних лавочников.
И вот когда господин в рыжем потертом пальто стал шептать приказчику, малый схватил перо, написал на синем листе и сунул на глаза другому мальцу, который недоумевая, глазел на шепчущего приказчика с тем в рыжем потертом пальто.
22
‒ Безъ квартере оне, ‒ прочитал тот и все понял.
И слышится мне этот униженный шепот нищеты несчастной. И чую я, как свое сердце чую, всю беду нашу и мне чего-то жалко, и сам не знаю, за кого и кого прошу.
А летний жаркий день, базар, листы, Епифан маляр, резчик Арефьич ‒
Богородице Дѣво радуйся,
Благодатная Mapie
1918 г.
23