Заповедное слово Русскому народу
Горе тебе, русский народ!
Ты расточил богатства веков, что накопили отцы твои, собирая по крохам через совесть за гибель души своей, – наследие седой старины среди кремлевских стен, ты все разрушил, ты, как ребенок, сломал бесценную игрушку, ты напоил злобой невежества и отчаяния своего землю на могильную меру, сам задыхаешься от отчаяния и видишь губителя в каждом приближающемся к тебе.
Испугался ты последним и страшным испугом, ты, как Каин, ищешь места себе на земле, где бы голову приклонить, а каждый куст тебе шепчет:
– Беги, проклятый, дальше беги!
И убитые тобой встают вслед вереницей:
413
А ты, растерзанный, повторяешь одно свое каиново слово:
И брат твой убитый пролетает мимо.
Что ему нужно? Когда он восстанет?
– Иди, Каин, иди!
А рядом поднимаются желтые, белые, золотые народы, все они братья друг другу, все они братья убитому тобою брату, а ты – один.
– Иди, Каин, иди!
Растерзанный, с расстегнутым воротом, без шапки, сжимая винтовку в левой руке и отирая пот, идешь ты.
Кто тебя гонит? Куда идешь?
И нет конца.
– Иди, Каин, иди!
Ты твердишь о своей гибели, а губишь других, твердишь о заговорах, а никто и не сговаривается, твердишь о борьбе, а только нападаешь на безоружного.
И нет тебе места.
Пересохшими губами повторяешь ты всему миру гордые и смелые призывы. И никто не отвечает тебе.
Отчаяние твое равно отчаянию сына погибели.
Ты восстал на Бога своего, кому весь век поклонялся и считал виновником гибели своей – бытия своего. И Бог восстал на тебя.
Вот ты остановился перевести дух. Сухим языком водишь по запекшимся губам.
Как засохли бесслезные глаза твои! Как велико твое отчаяние!
Все на тебя и ты один на всех.
И ты безнадежно поднял глаза на Спасов лик – невзначай с винтовкой своей зашел ты в церковь Божию.
– Человек, зачем расточил ты добро мое, которое сотворил я предвечно?
И смотрят с укором святые очи.
Теплится лампадка – желтый огонек.
Горе мне, братья! Горе тебе, русский народ!
Предки твои, молившиеся в высоких каменных церквах – безмолвных свидетелях прошлого, они умели со-
414
брать многоязычную землю воедино. И на вечах, на княжьих советах во имя любви и ненависти делали они одно свое великое дело – рядили и строили землю. Князья-властелины были рабами земли. Властелины людей, тираны холопов, безжалостные мучители создали они великую русскую землю, и пощаженные останки их покойно дремлют под сенью соборов.
А ты расточаешь, и тебе нет покою – никогда.
С верой шептали уста твоих предков перед образом Спаса, с мольбой прибегали они к пречистому образу Спаса.
Велика была вера!
Верою, твердым упованием, чаянием будущего по крохам собирали они русскую землю.
И дикие хороводники степные – татары, ногаи – вся орда несытая умилилась перед желтым светом восковой свечи, на землю села, дала трудников и смешалась по-братски с Русью рабскою, что единому Богу кланялась, пред единым Спасом склонилась.
А те же татары нынче прочь бегут от отчаянной Руси.
Ведь всякому утешение надо! А твоя каинова печать – змея подколодная – гасит звезды, заливает всякий свет.
И как тут жить и чем дышать?
Задыхаешься сам ты от бессилья и злобы своей.
Ворот рвешь на себе.
Крест оборвал, на землю прочь.
Ногой наступил на Распятого.
Горе тебе! горе тебе, русский народ!
Нет тебе покою – не найдешь!
Русь, зачем из смиренной обратилась ты в горделивую?
Русь, тебе ли, убогой и темной, учить мир научениям мудрости?
Точно ты имеешь мудрость?!
Необузданный в жадном стяжании, обокравший самого себя, расточитель наследия отцов, ты все промотал, русский народ, сам заложился и душу продал.
И нет воли у тебя и совести нет.
415
– Русь, стань, приклони колена!
И где земля? Где народ?
Дикое скопище глумливых воров и насильников, пугливых растратчиков чужого добра. Все готовы схватить, спустить куда-то, а что никак не утащишь, подымут на ветер – гуляй, гуляй, красный петух!
– Русь, говорю тебе, стань, приклони колена, приклонись к земле!
Друг другу стыдно в глаза посмотреть. Да и не надо. Да и скажу вам горькое слово: стыда уж не стало.
– Русь, стань, приклони колена, приклонись к земле, припади устами к своей оскорбленной земле!
И имя Божие не приемлют. Зачем оно? Да и не к месту тут.
Слышу глухой топот копыт, скачет черный конь, на нем всадник – весы в руках.
Как меч, вошло в жизнь разделение. И фунт будет пища твоя, и аршин одеяние твое. Всему предел, нет бесконечного. Ты раб, ты нищ и убог – и золото бесполезно и хлеб не напитает тебя.
Слышу глухой топот копыт, скачет черный конь, на нем всадник – все мера и вес.
– Русь, говорю тебе, стань, приклони колена, приклонись к земле, припади устами к своей оскорбленной земле, возьми бремя свое и иди.
Где сладкие воды мудрости? Где текучие реки живой воды?
Не для тебя они – иссякли для тебя.
Мимо, Каин, в бесплодные пустыни к соленому морю! Там утолишь ты свою жажду, чтобы вовеки жаждать.
Нет конца проклятию твоему.
– Брат мой! Я убитый брат твой, восставший. Вот кровь льется по челу и устам моим, вот запекшаяся рана на груди моей. Я простираю к тебе окровавленные руки.
А ты подымаешь винтовку и стреляешь.
И падаю я и встаю опять.
– Брат мой! Я убитый брат твой.
Тысячами загубленных душ я встаю из праха. Тысячный раз бежишь ты – тысячами дорог.
416
Мимо, Каин, в бесплодные пустыни!
Нет конца проклятию твоему.
И где укрыться тебе? Как скроешь ты свою проклятую печать?
Там и там и там – повсюду – тянутся руки.
– Вернись, вернись! Брат мой, прости меня. Прости и себя. Нет разделения, нет злобы, одна есть любовь. Не убивай себя. Я брат твой. Не убивай меня. Пробуди жалость в сердце своем. Брат мой, пожалей себя. Пожалей и меня. Ненависть свою сожги на горючем костре скорби мира всего из любви, осиянной крестом. Или умри. Нет, прокляни проклятие свое, смирись и живи. Один путь и нет другого пути и нет большего счастья, как прощение, и нет другой жизни, как милосердие. Смирись, и кайся, не передо мной, кайся перед Богом. Он остановит твой путь. И скажешь: «здесь я, здесь поставлю дом мой!» И цветы зацветут под ногами твоими, благословен будет труд твой, земля даст плод и в изобилии смягчится сердце твое. И ты скажешь: «вот я, вот Бог мой предо мной!» Коснешься коленами родного праха, лбом своим преклонишься на вержение камня и поймешь, что отрекшись прошлого, стал ты в истине, – достиг свободы – просветлел дух твой, и поймешь все зло, совершенное тобой, и забудешь о всяком зле.
И великий дух уведет тебя в пустыню, там встречу тебя. –
– Я брат твой! –
– и слезы потекут –
– и слезы потекут – –
– вода живая. –
Горе тебе, русский народ!
Твое царство прахом пошло. Все народы нахмурились, тускло глядят – никто не верит тебе, не слушают красных слов верховодчиков.
Погибает большая страна.
И нет ей спасения.
Правый сосед режет справа, левый слева – последний конец.
417
Все, что веками скопилось, расхищено, расточено.
Пропадет пропадом.
И не ради стяжания прибыли своей хлопочешь ты, а та́к: что рука захватила, то и тащит, – та́к, – само собой. А что тащить – нужно или не нужно, после разберешь: не нужно, так и покинешь на первом ночлеге.
И все куда-то бегут.
Каин бежит.
Горе мне, братья! Горе тебе, русский народ!
Правили Русью, большой землей, православные цари – сияли золотые венцы. Грешный ли царь, праведный, все царь и дело его царское. Грешным царем Бог народ карал, праведным подкреплял правду Божию.
Нелегко быть под праведным, а под грешным, под простецами и концов не найти.
И вот кончилась царская крепь.
Стало безвластие.
А люди те же: как с царем были, так и без царя есть, люди те же –людишки и холопы – темь и убожество – и силы нет мочи управиться.
Вот и управили русское царство вконец.
Тут и гибель пришла.
Народ, как медведь, зарычит, а те верховоды с перепугу коверкать.
И нет конца разрушению.
Сузилось русское царство, угасает. Охватили края жадные соседи, три моря выпили.
И осталась Русь речная.
Русь моя, как была ты в младенчестве, в том же уборе ты.
Нет тебе выхода.
Нет и спасения.
Не пробудишься ты от смертной дремоты своей, не подымешься ты во весь свой рост.
Кличет последний вражий клич – готова гибель последняя – хотят снести голову, резать сердце из твоей белой груди.
Русь, ты, как конь с разбегу с ног сплеченный, ты наземь грохнулась, разбита лежишь.
418
*
Горе тебе! горе тебе, русский народ!
Гудит-гудит колокол. Звонит звон. Куют цепи новые.
Несчастная мать, на тебя куют!
Закуют тебя в кандальные и подымут под руки бессильную – несчастная мать моя! – ты пойдешь по земле, вправо-влево зря наклоняясь.
На колени падешь ты.
Под кнутом ты опять подымаешься.
И идешь, да велят тебе – кровавый пот выступит на измученном теле твоем, соленые слезы раны зажгут – а идешь не своим путем, а по той ли по дорожке по пути предуказанной.
И вот в лихе, в беде своей, в неволе злой и познаешь ты всю темь свою и убожество, своевольство свое и тоску тоскучую – ты узнаешь не волю настоящую, не покорность Спасу – Владыке Всевышнему, не почтение и страх царям помазанным, а покорность раба и пса под палкою.
Скованная, в цепях, будешь скитаться ты из рода в род со скорбью своей безысходной, и не хватит тебе гордости – не было ее, одно было ухарство! – не хватит и смелости – не было ее, один был нахрап! – духу не хватит тебе разорвать цепи.
Но в слезах, ты из слез найдешь утешение, вспомнишь позабытое, затоптанное тобой и оплеванное, свое колыбельное – семь звезд родных над холодной полунощной землей.
О, святые чудотворцы угодники, великие русские святители, заступники за землю русскую –
Петр, Алексей, Иона и Филипп!
Василий блаженный, Прокопий праведный, Нил преподобный сорский!
Савватий и Зосима соловецкие!
– в зеленые пустыни ушли вы, молясь за весь мир, за грешную Русь, вы хранили ее, грешную, и в беде, и под игом и в смуту, вы светили ей, убогой, сквозь темь звездами!
Ныне тьма покрывает Русь.
Остались одни грешные люди, озлобленные, воры, убий-
419
цы. И не теплится лампада в глубине разоренных скитов, не молится схимник на срубе.
Помолись, несчастная мать Россия!
Нет другого тебе утешения.
Припади, моя несчастная мать, горячим лбом к холодной земле, принеси покаяние на холодном камне сыром.
И покаявшись, раскаянная, станешь ты, Русь новая, Русь грядущая, перед Богом одна, как в пустыне Мария Египетская. В прахе смирения ты все поймешь, и примешь удел скорби своей, долю предначертанную ига своего. И возложишь на выю тяжкое бремя и понесешь его легка
Ноги изранены от острых камней, истерлось железо, а ты идешь – ты идешь, светя путь своим светом –
– подвиг и вера –
– подвиг и любовь –
Помолись, несчастная мать Россия!
Подымись, стань, моя Русь, стукнись коленами о камень так чтоб хрустнула кость припади запекшимися губами к холодному камню, поцелуй ее, оскорбленную, поруганную тобою землю, и, встав, подыми ярмо свое и иди. –
– – – –
420