сучит пряжу пеньковую, снует основу шелковую –
зло на уме держит кикимора на весь люд честной.
Нет, что-то не так: у кудесника живет… только не Кикимора! – что-то тут спутано и не досказано. Но лад стиха как раз: по-тайный. Говорила ли сама Кикимора или пожалевший ее сказал человек, только какое зло у Кикиморы? Нет, не то, не так… на одно мгновенье? как и человек на надчеловеческое – «задохнулось сердце»?
Кикимора – лесная, зачем ей попадать в каменные горы? Зеленый комочек – лесного ребеночка приютил у себя кто? да самый добрый из леших, конечно, Аука.
Ремез – из птиц первая, вьет гнездо лучше всех гнезд, а Аука дом строит лучше всех лешачьих домов, у него и хрустальчатая колыбелька найдется. И опять же затейный и большой сказочник – Аука. Конечно, Аука и приютил у себя на зиму лесного ребеночка обольщенной охотником лесавки.
А ходит за Кикиморой не кот-баюн – кот-баюн… тут никак не Гоголь, а Э. Т. А. Гофман? – ходит за Кикиморой Скриплик: кому же, как не Скриплику и научить Кикимору всяким ки-ки, как учит он по весне птиц пению, жуков жунду, стрекоз рекозе, медвежат рыку, лисят лаю.
Скриплик баюкает Кикимору. Скриплик и человека баюкал, когда оленю или медведю подвешивали в лесу колыбель с дитем, Скриплик знает колыбельную человечью – а Кикимора ведь человечья!
Первый весенний вей выманит Кикимору – гулять. И тут Лешак: жениться! – в лешачьем быту это моментально. Что ж? она готова – – но человек? и вот на мгновенье не узнать Кикиморы: она – как человек. А все равно, от судьбы не уйти –
– ки-ки
– мор
– а!
– –
–
Музыка так и звучит и «лад» ее открывает больше, чем «склад» слов.
Лядов был добрый, во всяком случае он был далек от «зла на уме». В последние годы его жизни, он умер в самом начале войны, 1914 г., мне пришлось немало говорить с ним о русской