ТРИ СЕРПА. МОСКОВСКИЕ ЛЮБИМЫЕ ЛЕГЕНДЫ. ТОМ II

Каленые червонцы

Шел мужик лошадь продавать и хвалился:

‒ Кого хошь обдую: и умника, и простого, и святого, кого хошь.

И только это сказал, а ему старичок навстречу.

‒ Продай лошадку-то!

Посмотрел на него Кузьма: так, старик не из годящих и разговаривать-то с таким, ‒ время тратить.

‒ Купи.

‒ А сколько?

‒ Сто рублей.

339

---

‒ Да что ты, креста на тебе что ли нет? Конь-то твой был конь, да съезжен, десятки не стоит.

‒ Ну, и проваливай, ‒ огрызнулся Кузьма, ‒ не по тебе цена, не для тебя и конь!

И пошел.

И старик пошел, ничего не сказал, да остановился, что-то подумал. И уж догоняет.

‒ Уступи.

А тот молчит.

‒ Уступи хоть сколько! ‒ просит старик, не отстает.

И вот-вот двинет его Кузьма: надоело.

‒ Ну, ладно, коли уж так надо, бери сто! ‒ сказал старик и высыпал ему на ладонь червонцы.

А сам сел на лошадь и ‒ прощай.

 

*        *

*

 

У Кузьмы в глазах помутилось: червонцы!

И хотел он их в карман спрятать, а никак и не может с ладони ссыпать:

пристали к ладони, не отлипают.

Бился-бился, ‒ а ничем не отдерешь.

И жжет.

От боли завертелся Кузьма ‒ и уж едва до дому добрался.

И дома места себе не находит: жгут червонцы.

Извелся весь. Уж кается, да ничего не помогает ‒

жгут червонцы, как каленые угли.

И вот совсем обессилел и заснул.

И приснился ему сон:

«Иди, ‒ говорит, ‒ той дорогой, по которой шел продавать лошадь. Встретишь того старика, покупай назад лошадь: сколько ни спросит старик, давай»

 

*        *

*

 

Очнулся Кузьма.

Чуть свет вышел на дорогу ‒ на свет ему поднять глаза трудно.

И жжет.

А старик-то и едет.

Поклонился он старику.

340

‒ Продай, дедушка, лошадь-то!

Смотрит старик, не признает.

‒ Лошадку-то продай, дедушка, мою! ‒ едва слова выговаривает несчастный.

‒ Десять рублей, ‒ сказал старик.

‒ Бери сто.

‒ Зачем сто? Десять.

И поехал.

Кузьма стоит на дороге ‒ впору волком завыть.

Старику-то, видно, жалко стало, и вернулся.

‒ Ну, давай уж сто.

Обрадовался Кузьма ‒ и в ту же минуту отлипли червонцы, так и зазвенели, каленые, о холодный камень.

Нагнулся, собрал в горсть, глядь ‒ а перед ним старичок-то, как поп в ризах.

‒ Батюшка Никола угодник!

А старик стоит и так смотрит: броватый такой, а кротко.

‒ Прости, родненький!

‒ Ну, иди с Богом, да не обманывай! ‒ сказал старик.

И как не было.

И червонцы пропали.

Только лошадь одна.

341