Псалтырь
провинциональное
Юрий Верховский Слон, кавалер обезьяньего знака, принес мне однажды именинный дар.
24
Мне показалось, что это табакерка, потом, приглядевшись, подумал:
«Нет, ящичек из желтой кожи, покрытой красным лаком, с золотым тиснением».
А это была не табакерка и не ящичек, это был псалтырь екатерининский.
Поставил я псалтырь на полку. Да так и стоял он у меня, красуя серебряный мой домик‒ обезьянью великую и вольную палату.
В трудную минуту ‒ поистине скажу, только промыслом Божьим еще и жив я на белом свете! ‒ в ночную темную пору, когда и звезды-то небесные куда-то все запрячутся, с ночником-лампочкой коротая ночь, вспомнил я, раскрыл псалтырь ‒ судьбу уведать.
И вышло:
Грешный человек, ничего не уразумел. А стал я закладку перебирать ‒ бледно-розовая с городочками! А потом перелистывать начал.
И вижу, заклеенная страница.
Взяло любопытство. Посмотрел я на свет, а там густыми, крепкими буро-желтыми чернилами надпись:
1785 года, іюня 5 дня, сею книгою благословилъ я дочь
свою Екатерину Григорьевну, которая родилась 1776 года
ноября 14 дня. Григорій Розановъ
И взяла меня дума ‒ крепко в руках держал я псалтырь ‒ и поплыли передо мной воспоминания. Не воспоминания, а от бурых чернил, от руки старца Григория Розанова плыв памяти.
И встает в памяти моей какой-то далекий провинциальный город XVIII века, затерянный среди песков и лесов обширной родины нашей России.
Видится мне ряд белых домиков, утопающих в зелени садов и палисадников.
А дальше в конце улицы даль и гладь.
За широкой полосой зеленых лугов, за далью холмов сизым пологом подымается туча. Душно после жаркого дня. Белые зарницы полыхают между землей и тучей.
И прощаясь, протянулись длинные полосы света ‒ отблеск последний уходящего солнца.
25
А светлая зелень палисадников и вымытые нарядные дома ‒ все говорит о мирном житии, о спокойствии духа, о простоте и довольстве.
Задумался о. Григорий в своем палисаднике перед шипящим самоваром.
Белоснежная камчатная скатерть сверкает, как снег.
В палисаднике бегает, рвет малину курносенькая девочка с двумя косками, младшая дочка о. Григория, Катя: пушистая мордочка измазана ягодами.
В душном воздухе пахнет свежей пылью и чаем. Хорошо посидеть за самоваром в палисаднике.
Хороши пенки ‒ первое лакомство Катино.
Задумался о. Григорий о Кате: бедовая уж очень девочка, а главное ‒любимица первая.
И вдруг вспомнил, вышел в кабинет, взял со стола псалтырь и положил твердую надпись ‒ пусть это будет ей память о сегодняшнем дне.
Шумит самовар, вьются мухи, жужжит пчела ‒ пора спать пчеле, нет, жужжит. Завтра дождик будет. Да дай Бог.
А дальше не знаю, не помню.
1918 г.