Потемневший столбец без начала. Ни строчки на нем ‒ писано в перекрест ‒ узоры затменные, хитроумье великое. А выводила эти узоры дьячья рука.
Записал дьяк для памяти, как все пишется. Для дела все писал, справку сделал ‒ и другому в науку и себе в память ‒ чтобы доложить ближнему боярину;
‒ Я, мол, ту челобитную читал и по ответчику читал, все я, дьякъ, знаю.
Развернув на левой ладони свиток, станет дьяк боярину вычитывать, раскрывая сокращения и буквы целиком ‒
х. т. ‒ выговорит полностью ‒ холопъ твой,
с. п. ‒ скажет ‒ с м и л у й с я, п о ж а л у й,
о. ‒ пойдет з а о т в ѣ т ч и к а,
и. ‒ з а и с ц а.
Затрясется дьячья бороденка, а боярин будет слушать, браду свою уставя.
Так крепло кляузное дело, юриспруденция по-нашему, в Столбцовой Руси и не один затылок трещал от него.
В ничью сошли и челобитчик, помещик деревни Халуи, Самуйла и крепостной его крестьянин Павелко Семёнов, и послухПавелки Якимко Семенов, и сам дьяк новгородский, и один остался узорный свиток ‒ на Вергеже хранится у Ариадны Владимировны Тырковой.
Да еще остался кошель с серебряными мордовками и копейками ‒ находят везде их, копая у тихих повалившихся избушек Новгорода. Много найдено серебра, разошлось по рукам, лежит по музеям, а много еще в земле дремлет, дожидается своей очереди.
А имя этому серебру хабар ‒ благодарствие за кляузу дьяческую.