КОММЕНТАРИИ
С. 5. Бесовское действо. – В жанровом определении «действо» заключена тройная отсылка к названию одновременно особого рода церковной службы с элементами театрального характера, собственно драмы и спектакля в старинном русском театре XVII в. и, наконец, козней, учиняемых бесами над иноками, в основном тексте-источнике ремизовской пьесы – Киево-Печерском патерике. Ср. слова игумена Киево-Печерского монастыря преп. Феодосия Печерского в «Житии преподобного отца нашего Исаакия, затворника пещерского»: «Воис-
764
тину, все это случилось с ним от бесовского действия» (цит. по: Киево- Печерский патерик, или Сказания о житии и подвигах Святых Угодников Киево-Печерской Лавры. Киев, 1991 [репринт 3-го изд. 1903 г.]. С. 89; курсив мой. – И. Д.; далее: Патерик; каким из вариантов неоднократно публиковавшегося текста патерика пользовался Ремизов, не известно, однако сам факт того, что в 1904 г. он жил в Киеве и посещал Лавру, позволяет предположить его знакомство именно с третьим изданием). См. об этом также в преамбуле.
Живот. Оруженосец Живота. Смерть. – Имена персонажей восходят к памятнику позднесредневековой литературы «Прение Живота и Смерти», основному тексту-источнику Пролога «Бесовского действа», на который Ремизов указывает в ремарке к его второй сцене (см. с. 8). Это произведение было известно на Руси с конца XV в. и получило широкое распространение в XVII–XVIII вв. (см.: Дмитриева Р. П. Прение живота и смерти // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1989. Вып. 2. Ч. 2. С. 303–305). Оно оказало влияние на такие жанры русского фольклора, как духовный стих (стих об Анике-воине) и былина (былины о Самсоне и Святогоре), а спор между героями «Прения...» не раз становился объектом изображения в лубочных картинках (см.: Русские народные картинки / Собрал и описал Д. Ровинский. СПб., 1881. Кн. IV. С. 554; Кн. V. С. 174–177), послуживших материалом для декорации Добужинского к Прологу. Сам Ремизов пользовался фундаментальным исследованием этого памятника И. Н. Жданова «К литературной истории русской былевой поэзии». В работе ученого упоминается один из пересказов «Прения...», в котором к двум традиционным персонажам добавляется третье лицо – «хлопец» рыцаря, т. е. оруженосец (рыцаря, воина, Живота). По мнению Жданова, этот персонаж попал в повесть «со сцены», из интермедии, так как именно театральная постановка нуждалась в оживлении довольно однообразного диалога двух главных героев – Живота и Смерти (Сочинения И. Н. Жданова. СПб., 1904. Т. 1. С. 521–522). Данное заимствование было отмечено А. В. Рыстенко (см.: Рыстенко. Заметки. С. 87).
Некий Подвижник, закопавшийся в пещере. – В первой и второй редакциях пьесы этот персонаж назван Некий инок Иван. Так Ремизов указал на его прототип – преп. Иоанна многострадального, насельника Печерской обители, который «много принял скорби ради подвига девства», «много пострадал, томим на блуд», много постился и молился, наконец затворился в пещере уже почившего к этому времени преп. Антония, проведя в этом месте «тесном и скорбном» тридцать лет. «Обуреваемый плотскими страстями», он измождал свое тело
765
«стужею и железом», «когда же этого стало недовольно», с наступлением Великого поста закопал себя в глубокую яму, был терзаем дьяволом, который наслал на подвижника видение хотящего пожрать его «страшного и лютого змия», но Господь велел Иоанну помолиться преп. Моисею Угрину, и тот облегчил страдальца «от страсти блудныя». Впоследствии этим же способом сам Иоанн помог другому «одержимому страстями брату». А незадолго до смерти преподобный написал свое житие (см.: Патерик. С. 116–119). В нем ничего не сообщается о происхождении и юности Иоанна. Поэтому Ремизов «досочинил» его биографию, сделав Некоего Подвижника перед поступлением в монастырь Оруженосцем Живота. Такой поворот сюжета не противоречил истории обители: до принятия схимы Моисей Угрин вместе с братом служил князю Борису, первому русскому святому, и один спасся из битвы Бориса со Святополком (Патерик. С. 112); среди насельников Киево-Печерской Лавры был и преп. Тит-воин, вынужденный оставить свое ремесло после ранения (Патерик. С. 197). Кроме того, добрым воином Христовым называется в житии преп. Евстратий, имя которого получил другой персонаж ремизовской пьесы Страстный брат, а также многие иноки в патериковых рассказах.
С. 5. Демоны Аратырь и Тимелих. – В апокрифическом видении апостола Павла, которое является одним из древнейших христианских сказаний о путешествии в загробный мир, есть сцены с изображением посмертной судьбы души праведника и грешника. Окаянные души передаются Богом после суда и отводятся в темницу демонами Аратырем и Тимелихом. См. об этом: Батюшков Ф. Спор души с телом в памятниках средневековой литературы: Опыт историко-сравнительного исследования. СПб., 1891. С. 29–30.
Привратник Арефа. – Вратарем Киево-Печерской Лавры был преп. Лонгин, заботами которого в святую обитель не мог пробраться никакой враг. Чуждый страстей и суетных мыслей, он обладал даром прозорливости (Патерик. С. 189). Но Ремизов предпочел назвать своего привратника Арефой, так как этот насельник монастыря (его житие см.: Патерик. С. 162–163) был персонажем лубочной картинки (см.: Русские народные картинки. Кн. IV. С. 762).
Страстный брат Евстратий. – Имя героя заимствовано из входящего в Киево-Печерский патерик жития преп. Евстратия. Однако более ничто не связывает их друг с другом. Прототипом ремизовского Страстного брата является безымянный блудоборец из жития Иоанна многострадального (см.: Патерик. С. 117). Вероятно, причиной поименования его Евстратием стала представленность святого в лубке (о ли-
766
сте «Евстратий, преподобный Киево-Печерский» см.: Русские народные картинки. Кн. IV. С. 762).
Грешная Дева. – Прообразом этого персонажа является преп. Мария Египетская (ее память отмечается 14 апреля, а также в воскресенье и четверг пятой недели Великого поста), блудница в молодости, которая затем провела сорок семь лет в пустыне, предаваясь подвигу покаяния. В конце третьего действия пьесы Грешная Дева, предназначенная демонами Аратырем и Тимелихом соблазнить на блуд Некоего Подвижника, в озарении произносит помогающую в бесовских напастях и искушениях молитву Честному и Животворящему Кресту и в последнее мгновение перед пасхальной заутреней срывает этот коварный план. Можно предположить, что затем героиню ждет путь покаяния, некогда пройденный ее небесной покровительницей. Принадлежность к маскам еще больше умножает грехи и без того Грешной Девы, так как церковь считает их «бесовскими личинами» и требует обязательного омовения в купели с освященной водой от тех, кто рядился на Святках.
Турица, Тур, Медведь Кобылка, Волк – традиционные маски святочных и масленичных игрищ.
С вечера Прощеного воскресенья до Светло-Христова воскресения. – Действие пьесы разворачивается во время Великого поста, между последним днем Масленицы, называемым Прощеным воскресеньем, потому что в этот день принято просить друг у друга прощенье и каяться в своих грехах, особенно тем, кто наряжался в «бесовские личины» (маски) на Святках и масленичных гуляньях, – и христианской Пасхой, именуемой также Светлым Христовым воскресением.
С. 6. На распутье большой лысый камень. – Традиционный мотив былины, основного жанра богатырского эпоса.
Живот – храбрец и богач ~ Его окованный конь зверовиден. – Ср. в одном из списков «Прения Живота и Смерти»: «...человек некий ездяше по полю чистому, по роздолью широкому, конь под собою имея крепостию обложен, зверодивен <так!>, а меч имея у себя велми остр... облачен в оружие твердо...» (цит. по: Сочинения И. Н. Жданова. Т. 1. С. 516).
Если бы в земле утверждено было кольцо, я поворотил бы землю и весь свет. – Ср.: «И еще помышляше себе, глаголя: аще бы был на облацех небесных, в земли бы было кольце утверждено, и аз бы всю вселенную подвизал...» (Там же). Жданов отмечает, что в разных вариантах повести и в других памятниках похвальба повернуть вселенную обычно приписывается Самсону или Александру Македонскому (Там же. С. 516-517, 622).
767
С. 6. А будь на небо лестница, я перебил бы всю поднебесную грозную силу! – Этот распространенный в мировой мифологии мотив «лестницы на небо» добавлен в текст только в третьей редакции.
Лицо у С м е р т и человечье, облик же весьма страшен. На ней навешано много разного рода орудий казни: серпы, ножи, бритвы, веревка; за плечами коса. – Ср. в тексте-источнике: «И внезапу же прииде к нему Смерть, образ имея страшен, обличив имея человеческое... ужасная носяще собою, – многи учинены на человеки мечи, и ножи, и пилы, и рожны, и серпы, и сечива, и косы, и бритвы, и уды телесныя и иная многая незнаемая, иже кознодействует различная разрушения человека» (Там же. С. 516).
...я та, что любит всех равно и никого не щадит. – Жданов указывает на высокую частотность данного мотива не только в разных вариантах «Прения...», но также в стихе об Анике-воине и в сказках, цитируя одну из них: «Против меня никто не устоит; я никого не щажу» (Там же. С. 610).
Я силен, славен и смел, я бился на многих ратях, я побивал полки, я прогонял и ставил королей. <...> я весь свет изъездил, я покорил все народы и нигде не нашел себе равного, – никого, кто бы мог восстать против меня и сразиться со мной. – Непомерная гордыня и склонность к похвальбе как основные характеристики Живота в начале его встречи со Смертью восходят к тексту-источнику. Ср.: «...и многие полки – то побивая, и многие сильные цари прогоняя и побеждая, и многие сильные богатыри побивая, имея всегда великую силу и храбрость и разума исполнен и всякия мудрости; помышляше, глаголя высокая и гордая словеса: на сем свете и на всей поднебесной кто бы могл со мною битися или противостати меня, царь или богатырь, или зверь силный?» (Там же. С. 516).
Поле Сорочинское поперек прошел, поле Куликово с угла на уголок, всю Москву из конца в конец... – Комизм самодовольного бахвальства Живота заключается в том, что он соединяет здесь вместе посещение Сорочинской ярмарки из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» Гоголя, которая проводилась на поле возле местечка Великие Сорочинцы Миргородского у. Полтавской губ., участие в одной из ключевых битв русской средневековой истории на Куликовом поле (1380) и прогулку по известному своим неспешным ритмом жизни родному городу Ремизова. Подобное путешествие под силу разве что скомороху или балаганному гаеру, что сближает Живота с персонажами масленичных представлений народного театра. Этот пассаж появился лишь в третьей редакции пьесы и, несмотря на комический смысл, может рассматриваться еще и как оммаж в адрес блоковского цикла «На поле
768
Куликовом», способствовавшего закреплению за этим историческим событием функции символа.
С. 7. ...конь твой от голода падает. Я пощажу твою хвастливую старость, беги! – Ср. обращенные к Смерти слова воина (Живота) в «Прении...»: «состарелася ecu многолетною старостью, а конь у тебя аки много дней не едал и изнемог гладом, толко в нем кости да жилы» (Там же. С. 517), и в его народной переделке «Повести о бодрости человеческой»: «конь у тебя аки много дней не едал, изнемог гладом, только в нем кожа да жилы, а яз тебе глаголю кротостию и старость твою почитаю: отъиди скоро» (Там же. С. 530).
...я не хороша, не красна и одна, но хороших, красивых и сильных, молодых или старых, все равно, я – одна – неотвратимая побеждаю... – Ср. в тех же источниках: «аз есмь ни силна, ни хороша и не красна, ни храбра, да и силных, и хороших, красных и храбрых побиваю» (Там же. С. 517 и 530; с вариациями в пунктуационном оформлении фразы).
Под твоими ногами лежит много людей, цари, богатыри. ~ ...и сколько народа родилось после Адама, я всех прибрала и всех приберу... – Ремизов подразумевает здесь список жертв Смерти, которым, по словам Жданова, иногда оканчивается «Прение...». Обычно в него входят Адам, Авраам, Иаков, Ной, Моисей, Иисус Навин, Самсон, Александр Македонский, Соломон, Давид, а также римские цезари Троян, Юлиан и Максимилиан (Там же. С. 521).
Коси своею косою траву и болото, а за что меня хочешь косить? – Контаминация цитат из южнорусской «Приповести о некотором рыцаре...»: «коси ти своею косою плод земний, то есть траву, що на косу приналежит», и из ее источника – севернорусского варианта «Прения...»: «и ты, косец, коси твой плод, а от мене отвлеки гнев твой» (Там же. С. 520).
С. 8. ...я отдам тебе золото ~ я отдам тебе власть... – этот мотив восходит к духовному стиху об Анике-воине (см.: Там же. С. 563).
Аз есмь горестное имя, аз есмь плач, аз есмь пагуба всем человеком, аз есмь смерть! – Отсылка к Апокалипсису: «Аз есмь Альфа и Омега, начало и конец...» (Откр. 1:8).
С. 9. Госпожа моя Смерть ~ отврати от меня гнев свой! я не готов! дай мне покаяться! дай мне сроку – дай мне жизни... пожить один день... – Ср. в «Приповести о некотором рыцаре...»: «Подожди мало, прошу тебе, отврати от мене гнев твой, бо еще не готов умерти», и в севернорусском варианте «Прения...»: «Увы, пощади время мало и отврати от мене гнев твой, аз не у есмь готов, да толь скоро отселе отьиду» (цит. по: Сочинения И. Н. Жданова. Т. 1. С. 520).
769
С. 9. Косец, коси свой плод! – См. комм, к с. 7. Укажем, что Ремизов вкладывает эти слова в уста Ангела смерти, а не воина (рыцаря, Живота), как в тексте-источнике.
И он возрынет ее, злую, во тьму глубокую... ~ И ты воскреснешь, чтобы и после Суда кипеть в неугасимом геенском огне. – Сцена смерти Живота заимствована из стиха об Анике-воине: «Сослал Господь по Аникину душу / Двух ангелов, двух архангелов, / И вынули Аникину душу / Сквозь ребер-костей / И не честно, не хвально, и не радушно, / Посадили Аникину душу на копие, / И вознесли Аникину душу вельми высоко, / И возрынули Аникину душу во тьму глубоко / В муку вечную, во плящой огонь» (Там же. С. 564). В примечании Жданов приводит аналогичное описание смерти в стихе о богатом и Лазаре, где Ремизов позаимствовал свой вариант концовки этого пассажа. Ср.: «Да ввергнули душу во тьму глубоко, / В тое злую муку, в геенский огонь» (Там же). Однако, в отличие от духовного стиха, в ремизовской пьесе Ангел смерти лишь вынимает душу, а затем демоны Аратырь и Тимелих подносят ее Змию, который изрыгает ее в неугасимый огонь ада.
С. 10. ...через ребро вынимает душу... – неточная цитата из стиха об Анике-воине (см. предыдущий комм.).
С о с в я т ы м и у п о к о й д у ш у р а б а т в о е г о. – Лития по усопшему, кондак, глас 8-й.
С. 11. О р у ж е н о с е ц – медленно идет в противоположную сторону, откуда доносится монастырский колокол. – В первой редакции «Бесовского действа» ставший свидетелем ужасной смерти Живота Оруженосец, напротив, «во все лопатки пускается в противоположную сторону».
С. 12. Безпелюга (безпелюха) – рохля, неряха, разиня, бестолковый, развисляй (Толковый словарь В. И. Даля I. С. 69).
С. 13. П л а ч А д а м о в – духовный стих.
С. 13–14. В ту же ночь заведется зародыш. ~ Слюнявый, с хвостом. ~ И все селедки просит. – Отсылка к сказке Ремизова «Зайка» из сборника «Посолонь» (1907), где есть симпатичный персонаж гадкий Зародыш, а другой «детский» персонаж Васютка, сынишка Кучерищев, пищит по ночам в трубе: «Велите дать говядинки, говядинки!» (Докука и балагурье–РК II. С. 72–74). Впоследствии, рассказывая о том, как чуть не умер в детстве от скарлатины, осложнившейся водянкой, в автобиографической книге «Подстриженными глазами», писатель переосмыслил весь этот «сюжет»: «Приговоренного к смерти – доктор сказал, что нет надежды, и чего ни попрошу, чтобы дали, а я уж и не говорил и не глядел! – меня посадили в теплую ванну с трухой.
770
<...> голос прозвучал мне <...> "чего ты хочешь?", – у меня потеплело на сердце: "селедочки!", – сказал я. Дали ли мне селедку, а наверное не дали, да и не в ней была тайна, но только с этого дня наступило выздоровление» (Иверень–РК VIII. С. 27).
С. 14. Я – страстный брат Евстратий, погибаю: измучен блудной страстью. – Авторская ирония заключается здесь в том, что, в отличие от многих других подвижников Киево-Печерской обители, преп. Евстратий не был одержим «блудным бесом» и прославился как великий постник, принявший мученическую смерть за веру (см. об этом: Патерик. С. 147–150). Поэтому персонаж Ремизова восходит к безымянному брату из «Жития преп. Иоанна многострадального», которого преподобный наставляет и поддерживает в борьбе с плотским вожделением.
Он юношей оставил мир... – Согласно патерику, юношами оставили мир основатели Киево-Печерской Лавры свв. Антоний и Феодосий, а также ряд менее известных иноков. К их числу не принадлежат Моисей Угрин и Иоанн многострадальный, на житиях которых построен рассказ Ремизова о Некоем Подвижнике.
С. 14–15. ...он много претерпел от искушений, удручая тело. Он по два, по три дня не ел, ночи проводил без сна. ~ Лютой жаждою морил себя, носил тяжкие железа. ~ И не нашел покоя. ~ Нагой ходил в морозы. Плоть изнурял поклонами, язык – безмолвием, ум – беганьем греховных помыслов. Так провел три года. ~ И не нашел покоя. ~ Раз вон в ту пещеру он вошел и там молился, и услышал глас. ~ Он хочет вырыть яму и всего себя засыпать, оставив только голову и руки. – Демоны Аратырь и Тимелих пересказывают Страстному брату житие преп. Иоанна многострадального, которое, в свою очередь, сам преподобный рассказывает окормляемому им «некоему брату», «боримому наветом дьявольским на вожделение плотское» (см.: Патерик. С. 117– 118).
С. 15. Накипь – зд.: нарост (Толковый словарь В. И. Даля II. С. 423).
Восплакался Адам, перед раем стоя... – Ремизов контаминирует разные варианты духовного стиха «Плач Адамов» (№ 636, 637, 641 и др.) из книги П. А. Бессонова «Калики перехожие» (М., 1864) и создает собственную «редакцию».
С. 16. Вретище (церк.-сл.) – то же, что власяница, рубище: длинная рубашка из волоса или грубой шерсти, которую подвижники носили на голом теле для умерщвления плоти.
С. 17. Великий выход – перенесение Св. Даров во время литургии с жертвенника на престол.
771
С. 17. Гнедой – (о лошади, туре, лосе) темно-рыжей масти, с черным хвостом и гривой (Толковый словарь В. И. Даля I. С. 362).
Златорогий тур – персонаж былин; тур – дикий бык, ныне называемый зубром.
Бьются. – Кулачные бои были обязательной частью масленичных увеселений. В древности Масленица была приурочена к весеннему равноденствию, она маркировала границу между зимой и весной, начало нового природного цикла, а кулачные бои выполняли ритуальную функцию и символизировали «битву Весны с Зимой», Жизни со Смертью. Со временем они, как и большинство языческих обрядов, превратились в игру, забаву, спорт. Устраивая бой между масками, Ремизов возвращает этой потехе ее исконный смысл.
С. 18. Мариино Стояние – утреня четверга пятой седмицы Великого поста (обычно служится в среду вечером). Эта служба посвящена преп. Марии Египетской, прославившейся подвигом покаяния. По постановлению VI Вселенского собора на утрене полностью читается ее житие и Великий покаянный канон св. Андрея Критского.
С. 19. «Женщин я не познал от рождения моего». ~ Тут и погребен. – Привратник рассказывает Страстному брату житие Некоего Подвижника, но при этом цитирует не житие его прототипа преп. Иоанна многострадального (см. об этом комм, к с. 5), а житие Моисея Угрина (Патерик. С. 112–116), которое расположено непосредственно перед ним. Такой перенос объясняется тем, что житие самого Иоанна полностью использовано в тексте пьесы (см. прим, к с. 14–15), к тому же он избавляется от блудных страстей после молитвы Моисею Угрину, ранее уже победившему плоть и сподобившемуся святости. Однако первая фраза этого пассажа не является цитатой из жития Моисея Угрина.
С. 20. Я дал ему понюхать лепку – сонный цвет. – В первых двух редакциях Ремизов делал следующее примечание к слову «лепка»: «Лепок, лепки – липкие цветы, которые, приставая к рукам или к одежде, наводят сон» (см. об этом в преамбуле). В «Житии преподобного отца нашего Матфея Прозорливого, который ясно видел бесовские замыслы и козни и намерения человеческие» читаем: «Стоя однажды в св. храме на обычном своем месте во время церковного богослужения, блаженный Матфей увидел беса в образе воина, который обходил иноков, стоящих в храме, и бросал на них липкие цветы, предварительно налагая на цветы что-то злое. Причем, если цветок приставал к кому-нибудь из братии, в том сейчас же ослабевало внимание к богослужению и терялось усердие к молитве, и он, найдя себе какой-нибудь предлог, вскоре уходил из церкви в свою келию, где ло-
772
жился спать, не возвращаясь больше в церковь. Если же брошенный цветок падал мимо инока и не приставал к нему, то инок этот по- прежнему оставался в церкви и стоял до конца церковной службы» (Патерик. С. 86–87; курсив мой. – И. Д.). Этот источник использован писателем и в повести «Что есть табак», где дьявол Саврасий «бросает в иноков красные цветы, распаляет храм жаром сатанинским» (Докука и балагурье–РК II. С. 528).
Канон – жанр церковной гимнографии: многострофное произведение, прославляющее какой-либо праздник или святого; читается как в ходе богослужений, так и во время келейной молитвы.
С. 26–27. Подвижник, мы – ангелы! ~ А вон идет к тебе сам Главный. ~ Поди и поклонись ему. ~ Я не могу ослушаться. ~ Тот, Кто сверг вас с небес и предал на гибель, велит вам через меня – удалитесь! ~ Вернись к нам! ~ Ты был наш! – Мотив «бесовского действия» над схимником, пребывающим в затворе, один из наиболее частотных в Киево-Печерском патерике. Здесь цитируется «Житие Исаакия затворника», который, в отличие от ремизовского Подвижника, вначале пал жертвой «козней дьявольских» и был побежден врагом, но «после сам одержал победу и получил небесное царствие». Ср.: «В то же время показались тут два беса в образе прекрасных юношей, лица их блистали, как солнце. Бесы сказали преподобному: "Исаакий! мы – ангелы, и вот грядет к тебе Христос с прочими ангелами". Исаакий, восставши, увидел множество бесов, лица коих сияли; один из них, стоящий посредине, сиял более всех; от лица его исходили лучи. Бесы сказали святому: "Исаакий! вот Христос; падши, поклонись ему". Исаакий же, не поняв бесовского наваждения, не вспомнив оградить себя крестным знамением, поклонился тому, как Христу. Тотчас бесы учинили крик великий, взывая: "Наш еси, Исаакий!" и <...> ударив в сопели, тимпаны и гусли, схватили Исаакия, начали с ним скакать и плясать <...> и, так надругавшись, исчезли», однако впоследствии он сам «так возобладал над бесами, что вменял их ни во что, подобно мухам, и осмеивал их мечтания. Ибо неоднократно бесы причиняли ему пакости и говорили: "Наш еси, Исаакий! так как князю нашему поклонился ты!" Он же отвечал им: "Князь ваш бесовский Веельзевул и его, как идола мух, о чем сказует его имя, не боюсь я, не боюсь и вас, рабов его; ибо хотя вы меня и прельстили однажды, так как я не знал козней ваших и лукавства, но теперь уже, силою Господа моего Иисуса Христа и молитвами преп. отец Антония и Феодосия, всегда буду побеждать вас". <...> Иногда же бесы пугали Исаакия, являясь перед ним в образе медведя, льва и иных лютых зверей» (Патерик. С. 89, 91).
773
Отметим также устойчивую связь между бесами, скоморошеством и масками (т. е. принятием на себя личины, образа) в этом пассаже.
С. 28. Ударили к Страстям? – Подразумеваются великопостные службы Страстной седмицы, недели накануне Пасхи, когда церковь вспоминает Страсти Христовы.
С. 29. Трунь – зд,.: тряпка, обноски, ветошь, хлам (Толковый словарь В. И. Даля IV. С. 437).
С. 31. В о л н о ю м о р с к о ю... – Канон Великой Субботы, 13 ирмос 1-й песни, глас 6. Ср.: Исх 15:20–21.
С. 32. Н е р ы д а й М е н е М а т и... – Канон Великой Субботы, 9-я песня, глас 6. С. 33.
Боже мой, Боже, для чего Ты оставил меня! – Возглас распятого Христа (Мф 27:46).
...видна раскрытая пасть З м и я, в которой очутился П о д в и ж н и к.– Ср. видение преп. Иоанна многострадального, когда он пребывал в яме: «И вот в то же время я увидел страшного и лютого змия, дышащего пламенем и искрами и хотевшего пожрать меня. И это продолжалось несколько дней. В светоносную же ночь Воскресения Христова вдруг напал на меня тот страшный змий и, вложив голову мою и руки в свою пасть, опалил мне волосы на голове и бороде <...> Я же, находясь в гортани того змия, возопил из глубины сердца моего: "Господи Боже, Спасе мой! векую оставил мя еси <...>". Когда окончил я молитву, вдруг свет божественный блеснул как молния, и лютый зверь тот исчез, и я не вижу его, благодатию Божиею, и доныне» {Патерик. С. 118).
С. 34. Да воскреснет Бог – и разыдутся врази его. – Начальный стих пасхального тропаря (Пс 67:2).
Христос воскресе из мертвых!– Главный тропарь Пасхи, впервые исполняемый на всенощной в конце крестного хода перед закрытыми вратами храма, затем многократно используется в пасхальной службе в качестве рефрена.
С.37. С о с в я т ы м и у п о к о й д у ш у р а б а т в о е г о. – См. комм, к с. 10. Завершая сцену II и в Прологе (смерть Живота), и в Эпилоге (смерть Подвижника) заупокойной литией, Ремизов еще раз подчеркивает равенство перед Смертью и грешника, и праведника.
Кладбищенская шлюха. – Описывая лубочную картинку «Аника-воин и смерть», Д. А. Ровинский ссылается на народную интермедию, в которой Аника, ругая смерть отборной бранью, называет ее, среди прочего, «шлюха мякинное брюхо» (Русские народные картинки. Кн. V. С. 178). С. 39.