О ЧЕЛОВЕКЕ – ЗВЕЗДАХ – И О СВИНЬЕ
Праздно отдыхает свинья.
Доля же человека и в отдыхе его человеческом – труд.
Труд не есть проклятие судьбы,
труд есть дар и благословение человеческой жизни;
и то высшее счастье, какое сулили и сулят мудрецы человеку на земле судинной (роковой) и трудной, есть только труд:
труд умный, когда он причинен,
и труд безумный, когда вдохновен.
И когда говорят о отдыхе для человека, т. е. о таком его со стоянии душевном, где должно преобладать счастливое чувство жизни, подразумевают именно труд, а никак не праздность.
И это надо помнить человеку, если он, конечно, хочет стать человеком, и на свинью не оглядываться.
*
Принять крестное имя или прозвище какое, не значит еще быть человеком.
Надеть шапку, напялить штаны с сапогами и заговорить по-человечьи, тысячу раз повторять, что ты м ы с л и ш ь и что-то смыслишь, и это еще не значит быть человеком.
Быть человеком – это поднять высочайший, какой ни есть, труд и, взяв его так, со сжатыми губами и стиснутым сердцем, бесстрашно нести, светя и светясь по путанной ночи судьбы и суда.
А то, что должно быть, еще далеко до того, что есть.
И вот рядом с человеком в человеке же копошится хлев, и вот почему, куда ни взглянешь – на улицах, в театре, на собраниях – везде торчат пятачки.
Нажраться и плюхнуться в теплую кальную мазь и лежать пятачком к солнцу – что может быть завидней! – а вкруг хрюк, сюк, урч и чук – какое счастье!
И это надо помнить человеку и раз навсегда сказать себе:
либо ты человек, либо ты свинья.
И если ты хочешь оставаться свиньей – свини!
554
А если хочешь быть человеком, устыдись в себе свиньи и неси труд.
Светя, как свет, он даст тебе счастье, непостижимое для свиньи, и откроет путь – за человека, где все человеческое так же странно, как человеку странно свиное, где новая земля, новое небо, другая судьба и суд.
*
Искони было так: люди, обладавшие властью, а стало быть и материальными средствами, – материальными средствами, а стало быть и властью, имели преимущественное право не только быть честными и добрыми, т. е. одаряющими, но и в самом настоящем смысле этого слова людьми.
Ведь, только имеющий власть мог дать человеку свободу – освободить заключенного из тюрьмы, в которую, впрочем, за гоняла человека та же самая власть, и только имевший власть мог насытить голодного и согреть замерзающего, наконец свободный от вседелания мог и о себе подумать – о судьбе и суде человеческом.
Конечно, иметь право не значит еще пользоваться правом, и люди, имеющие власть и материальные средства, как часто костенеют в свинейшем свинстве! – но тут уж от духа самой власти, которая не есть добро и не есть зло, а есть и дар и опасность и соблазн для человека.
*
Искони было так: люди, обладавшие властью, имели величайшее право быть людьми, вся же прочая сволочь – воры обречены были на самую дикую жизнь с изнуряющим дух беспросветным вседеланием и постоянной нуждой, с постоянным расчетом, ненавистью, завистью, и свинством.
Заваленный работой и невылазной бедностью, с вечно про тянутой рукой и вечным страхом отказа – какое уж тут слово, какая честь! – и какая доброта! – самим не хватает! – и где тихие минуты для ясных мыслей? – дни, как в машине, а жизнь, как в мешке.
Конечно, быть брошенному в сволочной круг воров – не значит еще быть вором и загрязнуть в свинстве, и, как власть, предоставляя человеку великие права, не означала еще челове-
555
ка человеком, так и сволочной круг, не предоставляя никаких прав, не означал еще человека свиньей. И из круга воров подымался человек со всей болью отверженного, ненавистью к свинству и благословением человеку. И человек светил человеку.
*
Из того же круга воров, т. е. огромного большинства осужденных на тяжкие работы и постылую жизнь, выходили ловкие люди, безусловно умные и сметливые, в руки которых попадало дело развлечения для всей этой братской сволочи.
И вот эти-то ловкие люди и не то, чтобы задавались какими-нибудь злыми целями унижения человека в человеке, а просто так, по чутью, хорошо зная, куда что клонит, и развлекали человека по-свойски.
Воистину, свинство проникало всю жизнь человека и отдых для человека – развлечение человека мерилось на свинью.
*
Что такое европейские зрелища для народа?
В канун войны я навидался этого добра на старой западной земле – в Париже, в Риме, в Берлине и Вене.
Мне особенно памятно: человек перед выпуклым зеркалом смотрит на свою свиную харю и доволен;
и еще: обезьяной прыгает человек по площадке из движущихся половиц и доволен;
а затем ко всеобщему удовольствию танец диких и похабные куплеты.
Все довольны – довольной двуногой свиньей расползаются по домам.
Или так уж завязан в человеке свиной узелок – не развяжешь.
Или хлев так отгорожен от жилья человека – не прошибешь –
Разбить имя –
чело – век
и на его месте водрузить
свинь – я
И это будет то, что есть.
И это надо помнить человеку и раз навсегда сказать себе:
556
либо ты человек, либо ты свинья.
И если ты свинья и доволен и больше тебе ничего не надо, только это – только эта теплая лужа, так свини –
нет, я человек, и не хочу, чтобы ты свинил около меня и оскорблял свинством своим человека.
*
Есть отдых для человека, трудный, свинье непонятный – если бы свинья вдруг зарассуждала по-человечьи.
И этот отдых есть звезды.
А эти звезды – создание духа человеческого – есть искусство.
Свинье не надо никаких звезд: она и не смотрит, а посмотрит, не увидит.
Смотреть и видеть – трудно.
Надо наперед научиться. И как каждая наука так не дается, так и видение и слышание – с папироской не одолеешь.
Смотреть и видеть –
слушать и слышать –
видеть звезды, слышать музыку – это большое счастье.
И это счастье – доля человека.
И это надо помнить человеку.
И идти за своей счастливой долей.
*
Чтобы научиться читать книгу и за книгой забывать все на свете, нужен большой труд.
И чтобы стоять, забывшись перед картиной или слушать музыку, не дыша, нужен большой труд.
И тот, кто хочет черпать от драгоценной сокровищницы духа человеческого – участвовать на пиру человека, должен стать – не плюхаться в лужу, а стать –
и по звездам взлететь до звезд, светящих в темную тайную жизнь человека.
И это надо помнить человеку.
И когда ты идешь в театр, или на выставку, или на музыку или просто садишься за книгу, будь готов –
и за труд твой тебе засветят звезды.
557
И уж ты можешь не повторять сорокой «я мыслю», ты можешь, если хочешь, ходить на четвереньках, ни одна власть в мире не в силах погасить твоих звезд, лишить тебя имени ч е л о в е к а –
и звезды не покинут тебя.
Те звезды, какие светят человеку – создание его духа – искусство есть величайшее напряжение души человеческой.
И если физический труд принято считать тяжелым и соединять с ним преимущественное право господства и власти на земле, а мускулы возводить в культ, то о труде художника и ученого надо сказать так: труд их н е о п л а т н ы й.
И только свинья – если бы свинья вдруг зарассуждала по-человечьи – только свинья могла бы сказать, что труд художника и ученого есть легкий и даже, пожалуй, вовсе никакой труд, а праздное развлечение праздного человека, тунеядца, который и вязанки дров поднять не может.
Но всякий, кому хоть раз засветили звезды, тот если и не поймет, то почует весь крестный жестокий путь.
А если это так, то как же можно подходить к созданию духа человеческого, как можно принимать искусство – между делом?
И это надо помнить человеку и, оценив труд неоплатный, быть всегда самому готову к труду.
Или не надо никаких звезд – и пропадай пропадом всякое искусство
и само слово – эти крылья духа человеческого.
*
Слово есть только бледная тень вещей и мыслей.
Но слово есть знак.
И как заклинательный знак, оно так же ярко и живо, как живые вещи и разгоряченная мысль.
И как всякое заклятие, так и слово получает всю силу свою через страду.
Какую надо боль и тоску – никогда не поймет свиная харя всю боль и тоску человека, и ей, в луже ее стоячей, ей никогда ничего не снилось, и сон не разрывал ей сердца, и с разорван-
558
ным сердцем она не металась, создавая в этом засваженном железном мире бессводные волшебные миры.
Большие книги – великие произведения слова человеческого есть именно заклятия.
И читая их, слышишь музыку, какую никогда не услышишь, заиграй хоть все инструменты, какие есть в мире, и видишь картины, какие не передать никакой краской.
Из духа слова родится музыка и целый мир красок.
И это надо помнить человеку и особенно беречь слово и благоговейно приступать к книге.
*
Когда стали заниматься инсценировкой романов, повестей и всяких рассказов и ставить их на театре, надо или не надо, со всем забыли, не подумали о самом слове.
Я видел прекрасную инсценировку в Художественном театре «Братьев Карамазовых».
Как? И это «Братья Карамазовы»? Это то, что написал Достоевский?
Нет, это совсем не то, и не то я когда-то читал и, читая, не то совсем видел.
Я видел в тысячу раз больше и ярче и волшебней, чем то, что увидел в прекрасном изображении Художественного театра.
А когда бабушка рассказывала мне сказку о Иване-царевиче и сером волке, что если бы тогда по чьему-нибудь приказу в волшебном фонаре показали бы мне эту самую сказку о Иване-царевиче и сером волке. Да я бы тогда, я не знаю, и не проклинающим сердцем моим проклял бы мир весь, что разбудили меня от моего горячего сна – оглушили слух мой и ослепили глаза мои.
Инсценировка убивает слово.
Инсценировка принижает человека: навязывая готовый образ, не дает силы душе человека творить самому. И в конце концов вся эта хорошая затея, пущенная вовсю, может так размягчить душу человеческую, и избалованный об ленившийся лодырь-зритель – а только и будет главным образом зритель – плюнет он на все эти зрелища, приспособленные на дурака, и, осенив себя крестным знамением или чертыхнувшись и по-русскому покрыв живописным матом вселенную,
559
плюхнется в кальную теплую мазь и почиет окончательной и бесповоротной свиньей.
И это надо помнить человеку.
И не бежать труда, а идти на труд –
только через труд тебе засветят звезды
и только через труд сам ты духом своим засветишь звезды.
1919 г.
560