– Петрова память –
I
ПОДЪЕМНЫЙ МОСТ
– Зачинается строить через Мою-реку подъемный мост!
Напуганные «концом мира», а при всяком взрыве большого человеческого волнения для напуганных «конец мира» – и кровь и пугало, никогда не поймут и не почувствуют подъема и одушевления при вести о новой стройке.
– Зачинается строить через Мою-реку подъемный мост!
Да еще из ничего.
Или почти из ничего: из того, что есть.
А в казенных амбарах не так-то уж много, чего есть – надо все сделать, достать, выработать.
И притом в спешном порядке – «без замедления».
Это второй мост: первый – Большой, а этот пока без названия – у Мытного двора.
Мост деревянный.
Доски – с Охты; цепей нет – цепи сделают вольные кузнецы; копры бить сваи – от архитектора (архитекта) Трезина; прочие припасы из Казенных амбаров от командиров: мел, обивальные нити, напари, долота, говяжье сало – от Якова Ф. Шатилова, веревка – от майора Заборовского, уголь – от капитана Милюкова.
Только вот плотников нет – не идут на работу, и у Большого моста не работают.
Зимнее время – самый злющий мороз – январь.
Да и с ковшами беда:
«сети перепортились и земли ими тоскать не можно».
Тоже вот, как со шлюзами: две сделаны, а одной нет – кирпичу не хватило и плиты для фундаменту. Еще в прошлом году требовали, а все нет. А теперь бы самая
364
пора подвезти зимним путем и поставить у Соляных амбаров: плиты с Тосенских заводов, кирпич с Казны.
Будет, все будет, но не так скоро: невозможно, не поспевают!
Послано письмо за «подписанием Алексея Михайловича Черкаского» к архитектору Онарлеусу: Онарлеус этим ведает.
Если есть воля, а этот дар есть и величайший, воля всесильна, такая на своем поставит:
– лежебок вскнутнет, лодарей за шиворот в работу, с таким несметным богатством – Россия! – это не то, что Голландия или там – только бы мастеров, и все на работу! и все можно – города, дворцы, мосты –
А строит мост через Мойку А. Девиевр, в помощниках – Василий Туволков.
II
МЕЛЬНИЦА
Сквозь туман петербургский вижу, как в Копорье, Дудоровке, Стрелиной рубят леса. И сквозь сосны, ели, березы – мельницы. Круть мельничная, шум воды, вой ветра.
Мельницы – крупяные, мучные, соломосечные, масленые, цементовые, каменотесные.
Вода и ветер – единственный двигатель, мельница – фабрика.
Сквозь туман петербургский видится – валят леса, крутят мельницы – взгорыхнуло! – неугомонная воля – новая Россия.
В Красном строит цементовую мельницу архитектор Ягон Кристьян Ферстер. Заведует стройкой – Евсевий Савинков.
Савинков должен достать все припасы – весь матерьял:
приискав, приторговать сосновые леса; дуб, липу, а вместо кизиля и пальмы, зенгауту, напилив, перевезти из Петербурга от Зенбулатова, железо и сталь – из Казенных амбаров от Баранцова,
365
железный вал, гвозди, шипы, железную доску «против моделей» с Оружейного двора от Арзухина, медные орехи – от архитектора Микетия.
И все надо «непременно» и «немедленно».
А мельничный крепкий камень сделают в Красном каменоломщики.
Дьяк Лука Тарсуков, дьяк Петербургской Городовой канцелярии, скрепив указ, отдал самому Савинкову и другие указы ему же – к командирам: к Зенбулатову, Баранцову, Арзухину.
Лука Тарсуков знает! – и не одну только свою указную канцелярию.
– Когда в драке бьют по морде, – говорит он Савинкову в напутствие, – это ничего, подживет, а когда при этом крушат и вещи, это уж чего. Морда мордой и останется, а от вещи дребезги, куски, – пропало! А вещь – это – дух живой! И за это мало по морде.
А на взморье в избе – пять бумажных окон! – гудит ветер:
тысячу лет гулял здесь на воле, а теперь и его в работу – изволь колеса вертеть.
– Сшибануть разве – –! стройку?
III
БРОНШТЕЙНОВА ВЕДОМОСТЬ
И опять беда –
Петр спрашивает Кишкина:
– Зачали ль кровли и потолоки в Момплезире на палатки делать?
Семен Кишкин бывалый человек, курьером ездил от Петра к царевичу Алексею, не моргнул, ответил:
– Зачали.
Или с перепугу такое выскочило.
Какой там зачали!
«Полатный мастер» архитектор Браунштейн – еще в прошлом году требовал матерьял крыть кровлю и на подбойку потолоков (потолков) и на пол в малых палатках в Монплезире, четыре месяца прошло, а ничего еще не отправлено.
366
Кроме того Петр затеял сделать два люст-гауза, и надо, чтобы к весне было все кончено (всеконечно), а нет ни досок, ни бревен.
А в Петербурге все имеется:
замки и петли – в Казенном амбаре,
«доеные припасы» – на Охте,
а если каких досок нет, можно взять от Мошкова за деньги.
– Мастеровые люди и арестанты помирают с голоду без провианта!
Вот она беда какая.
IV
БЕЛЫЕ МЕДВЕДИ
Борис Неронов пишет князю Алексею Михайловичу Черкаскому.
Не своей рукой пишет Неронов, – доброписец из XVII века строчит! – своеручно он только подписывается.
И только однажды –
о веревках в сад Его Величества для обвязывания елей–
за подписью пристягнул:
«отпусти спешно!»
Но и со слов писаное – живо.
Неронов послал Кишкину в Петергоф подъем (лебедку), для подъема фигур, а потом не раз писал и при встречах напоминал Черкаскому, чтобы вернули подъем. И вот промешкали – спрашивает о подъеме государь, а подъема-то нет! –
– для милости Божьей, пошли сегодня!
Не дай Бог: схватится опять, быть грозе.
А так все мирно и тихо.
Надо две кожи – красную и сыромятную, сибирского татарина для уборки (убирания), больших собак –
– которых не потеряем!
Надо досок –
– на дело в сад государыни царицы лавок.
Надо железной проволоки «против образца» –
– для дела клетки.
367
У птичника Симона Шталя в птичнике завелись канарейки – это клетка для канареек. А скоро будут и «красные вороны».
Кожи, доски, проволоки, веревки отпустят из Казенных амбаров от Якова Шатилова и Заборовского.
И для медведей веревку – шестьдесят сажен веревок – от Заборовского ж:
– велено изготовить четырех медведей белых к свадьбе.
Чья свадьба? кого Петр выдает замуж? – надо свадьбу сыграть не как-нибудь, надо чтоб –
– с белыми медведями!
– Весь Петербург белыми медведями!
V
ВИНО И ТАБАК
Вино и табак – вещи соблазнительные.
О происхождении и вреде их столько написано, что ей-Богу ж ничего и не придумаешь.
Петр – первая табачная пора у нас в России:
на табак была мода и создавались легенды и были свои мученики.
А табак не такой был, не эта вот моя смесь –
куриный помет со мхом – Huhner Unrat mit Moos, на этикетке птичка!
а горлодер – голландский.
Курил его князь Дмитрий Михайлович Голицын (теперь на Руси и князья перевелись, одни остались «обезьяньи») и сам директор над строениями оберкомиссар Ульян Акимович Синявин и его брат комиссар Федор Синявин.
Вино же в России искони – от Бахуса.
И первый его слуга – царь Петр.
Да и государыня Екатерина Алексеевна не брезговала.
368
А уж приемщику Савинкову и сам Бог велел.
Простое вино курилось дома – с Водочного двора принимайте, не простое же заморское из Голландии Любе доставлял.
VI
ПО ПУНКТАМ И СВЕРХ
Кончилась великая северная война.
С 1721-го – самая горячая стройка, заканчивают работы, начатые в войну.
Главные работы в Петергофе, – в «Питере» по-сокращенному.
Генерал-архитектор Леблон, строитель Петергофа, Стрельны (Стрелиной мызы), Дубков, помер от оспы. На его месте – «полатный мастер голанец» архитектор Браунштейн.
Работы делаются по «пунктам» Е. И. В. и «сверх пунктов» – в совете мастеров:
– как покажет полатный мастер голанец –
– как Мишель присоветует –
– с позволения Мекентива.
Директор над строениями оберкомиссар Ульян Акимович Синявин. Под ним в Петергофе комиссары: Павлов, Карпов, Елчанинов и русский архитектор М. Г. Земцов.
Лето 1723 года.
Уж кроют свинцовыми досками каскады, площадку перед малым гротом, палаты в Монплезире.
Фонтанный мастер француз Полсолем (Солем) изготовляет эти доски: в амбаре, где работает столяр Фарсуар, поставлены станы.
Кровельный мастер – швед Константин Генекре.
Поялыцик – Потап Басемщиков.
А Монплезир кроют железом и сверх наметом –
– дабы от дождя какой вреды не было.
Еще одно лето работы и не по «пунктам», а уж «сверх» – свинцовой крышкой покроют самого и намета не надо: вреды бояться нечего.
Спешат вовсю – «к празднику», «чтобы не упустить удобного», «к пришествию» – одно лето осталось!
369
Все делается «с поспешением», «с неусыпным старанием», «с неоплошным смотрением» и принуждением:
– матерьял отпущать без остановок!
– быть у работы беспеременно!
– чтобы работы отправлялись без остановки!
Всё отделывают совсем в отделку, последний гвоздь вколачивают –
столярный мастер Мишель и Кардасей доделывают галереи
(галареи) на малой марлинской каскаде у шлюза (слюза);
балясы красят пока белой краской, потом будут росписывать;
в верхних галереях полы настилают;
роют малые дождевые каналы;
набивают глиной – укрепляют – у больших фонтанов против большой, гладкой каскады, где положены чугунные и деревянные трубы;
Антон Квадрий за штукатуркой смотрит;
Кардасей белым камнем отделывает басейн и перед каскадою;
маляр Федор Григорьев с учениками золотит урны;
дожидают живописца Короваку для молеванья;
во флигере печники делают печи из образцов (изразцов?);
как в Монплезире (по Мишелю), делают вставни или затворы в малых палатах у спальни;
отделывают каскады по лестницам и в Монплезире и росписывают;
у шлюза галереи и зымцы (карнизы) прибивают и росписывают;
Франц Цыглер и Конрад Оснер привезли из Петербурга две деревянные фигуры к концам стоков, деревянного драка и две деревянных куриц (работа Пинови) – фигуры переделывают, а к драку и курицам Полсолем свинцовые трубки делает для фонтана в нишелях решетчатых;
проводят от большой фонтаны (фонтана) чугунные трубы к нужнику в Монплезире: надо поднять свинцовый ящик в столчаке, чтобы из лягушек било воды одинаково.
370
Спешат. У мастеров – людей для работ с избытком («с удовольством»). Не проронить бы какой работы!
Оберкомисар Ульян Синявин всегда под железной рукой: скорей!
«В Монплезире по другую сторону шайфы или чуланец, конечно, вели поставить и росписать, а в нужнике сукном зеленым столчак и стены убить. Во флигере ко всем дверям замки прирезать. И вычистить и насыпать можжевельником, садовнику скажи, подле большого пруда ров покрыть досками и засыпать землею, буде успеет сегодня, буде же не успеет, чтоб не расчинал, и рыбу, как возможно, за решетку вели сажать больше и присланную карпи вели тут же посадить. Солдат петергофской команды из Стрелиной мызы сойми, а оставь пятьдесят человек, кои у каменной тески, о чем к Бачманову присем письмо. А яхта, которая прислана от светлейшего князя, вели поконопатить и починить не вынимая, в босейне, поваля на бок. И на всех работах, чтоб исправно было – надеюсь, что завтра императорское величество будет к Бронштейну до сих мест. Дай шлюпку и пришли ево немедленно сюда, а квартирмейстеру вели явиться у меня! Во флигире кроватей по пяти и по шти надобно изготовить и столов, чтоб было числом двадцать и с старым. А кроватей не худо б, чтобы и больше изготовить! В голореях штукаторную работу надобно конечно поспешить и очистить начисто весь сор по дорогам, – с подкреплением садовнику прикажи! Мосты в верхних голореях чтоб гладки были и крепки, где ставится будут игры. И провесть покрытый каналец от саду мимо флигерей, чтоб вода не взливалась на мост с огороду. Учеников как на кашкадах, так на фонтанах определить лучших, отменных, и сделать им роспись и определить над ними добрых урядников и капралов, дабы всяко свое место знал и меня репортевать».
371
А комиссар Павлов под постоянным «на тебе все взыщется» знает, дело не убежит, и на ордера «предлагает свои известия», рассвечивая их не общим, а словом своим именным на каждую работу:
«в большом канале разломанной стены на 11 сажен, в том числе камнем выкладено и глиною набито, а дерном не выстлано на 5 сажен;
«на четвертой стороне стенки в одну линию сваи побиты, брусье наложены и щиты защают; в другую линию сваи бьют и сегодня начнут на-дво связи класть;
«от моря под фашины землю ровняют, от малого прудка речки мелким камнем выкладывают, перемиду делают.
А надо спешить – надо во что бы то ни стало исполнить все по пунктам к сроку – еще, еще одно лето! – а и загнул-таки задачу! какой там на лето! – да и средств нет –
Денег не хватает на жалованье, нечем платить –
– кровельный (покрывальный) мастер Генекре непрестанно докучает!
– резному мастеру Оснеру только в сентябре выдали 100 рублев в зачет заслуженного жалованья за прошлый год!
– мастеровые из солдат не получили за семь месяцев!
– а рекруты, «употребленные (размещенные) по шестокам» к старым солдатам, «будучи в работе и видя к пропитанию неимущество», бегут – за июль сбежало 10 человек!
А с Пудожи и из Нарвы камень везут: затеваются новые работы уж не в Петергофе, а в Петербурге – у Летнего дома и Госпиталь (Шпиталь).
И опять надо деньги.
И какой-то народ бестолковый: ведь каждому надо втемяшить в башку всякую мелочь, иначе или перепутает, или такое устроит, греха не оберешься.
372
В Петергоф из иностранцев – послов и посланников – никого не пускают: караул стоял в гавани и на сухом пути за мызниковым двором у моста и от Ораниенбаума (Аранибома) смотрели.
И вот, наконец, фонтаны и каскады – работа итальянцев с архитектором Микентевым – готовы.
Петр затеял выдать замуж старшую свою дочь цецаревну Анну Петровну за герцога голштейн-готторского Фридриха Карла.
Прусскому посланнику барону Мардефельду было разрешено в Петергоф, и велено для него отворить все фонтанные воды.
Старичок, скорбный ногами, этот Мордафельт, прибыл.
В приказе обергофмейстера Матвея Алсуфьева между прочим сказано, чтобы лошадям его давали овес и сено. И тут же оговорено:
«пока он в Петергофе будет».
А не оговори, с дурьей-то головы чего доброго мордафельтовых лошадей будут кормить до скончания веков лошадиных, – всего станется!
Тоже и в другом приказе.
Меншиков распорядился, чтобы всем петербургским гарнизонным полкам, что на работах в Петергофе, быть к Богоявленьеву дню в Петербурге на стоянии у воды.
Ульян Синявин в ордере к Павлову по этому случаю пишет, чтобы отобрать у мастеровых людей этих полков инструменты в казну. И добавляет:
«а когда оные полки в Петергоф возвратятся, тогда по-прежнему им те инструменты отдайте».
Иначе может всякое быть: с великого-то ума отобрать инструменты отберут, но уж назад не жди, не получишь – «велено отобрать!»
Или все это не оттого – не потому что везде такой дурак подобрался, нет, дурак-то дураком, а это исконное наше, от «грозных» и «тишайших» столбцев идет – необыкновенная предусмотрительность от всегдашнего подозрения в злоупотреблении: человек-то уж очень не надежен!
А тут – в «гороскат петровский» под железной рукой, в таких тисках и таком вопиющем «неимуществе» всего жди.
373
И все эти толковые ордера, «пошпорта», весь этот подробнейший «бумажный аппарат» вовсе не от неуменья, а от глубочайшего недоверия человека к человеку, а к русскому (к своему) в особенности. И это такое исконное русское.
Кровля свинцом покрыта, галереи расписаны, фонтаны бьют и каскады
– русский Версаль готов.
Петр построил русский Версаль –
не ударить в грязь перед Европой!
Петр – «орлова полку», ни в каких столчаках, зеленым сукном убитых, не нуждался, любил море, механику – фонтаны – раз и строил, всё отделывал так, чтобы как там, в Европе –
Россия, как Европа!
И это «по пунктам» –
нет, еще больше, «сверх» –
Россия удивит Европу!
VII
РЕЗНОЙ МАСТЕР
Со смерти Петра прошло несколько месяцев, работа идет, как ни в чем не бывало.
Петровский упор необычаен – надолго хватит.
Это – «воля к деянию» такая страсть – действует и тогда, если даже сам-то человек, онегожен, действует и после смерти.
Петровские мастера – люди такой страсти, отчасти и зараженные, или, вернее, завороженные Петром, его необычайным упором и кипью работы: страсть к работе заразительна, как и противоположность ее – праздная тля.
Резного дела мастер – резной мастер Франц Циглер!
Два года назад Франц Циглер сделал в Петербурге две больших деревянных лежачих фигуры – «к концам стоков, что по обе стороны слюза (шлюза) в Большом канале». И повез их с другим резным мастером Конрадом Оснером в Петергоф вместе с двумя деревянными курицами и
374
деревянным драком – работа резного деревянного дела мастера Пинови «для фонтану в нишелях решетчетых».
В Петергофе Франц Циглер должен был переделать по указанию Петра эти большие фигуры, при этом в его распоряжении были все находящиеся о ту пору в Петергофе резные мастера и Конрад Оснер и Фарсуар и Эдгар Эль-Крисар и Кардасей и сам мастер Сенлорам.
Из Петергофа Франц Циглер перебрался в Москву к работам на Головинский двор (дворец), а когда на Головинском дворе стройка прекратилась, попал в Госпиталь к «Гофшпитальному строению».
Он лежит в «паралижной болезнии» – руками и ногами не владеет, а образцы делает и за работами смотрит! – всегда к работам является.
Так доносит госпитальный доктор Николай Бидлоо и добавляет, что человек он нужный и «впредь к госпитальному строению нужен будет».
О чудодейственном резном мастере рассказывают и штукатуры (штукаторы) Фрол Борисов с товарищи: они работали на дворе подле Яузы, а теперь в Госпитале же – в церкви и в Анатомическом театре.
– Рукам и ногам не владеет, а образцы делает и к работам всегда является, вот это мастер!
VIII
КРАСНАЯ ВОРОНА
Анна Иоановна – самая из русских русская царица, дочь царя Ивана Алексеевича, брата Петра, и Прасковьи Феодоровны, урож. Салтыковой. Вся вширь – императрица! – ножка белого гриба с «напачканными» бровями.
(При дворе такая мода была: пачкать брови).
А круг – рощи, сады, огороды, птичники, курятники, «ранжерея».
В садах – погреба, в погребах – коренья и овощи про обиход императрицы: петрушка, постарнак (пустарнак), порей, сельдерей, морковь, репка, свекла, ондиви.
В птичнике, в железной клетке канарейки.
А живут еще в клетках же красные вороны.
375
Сад насадил Петр и всяких птиц вывез из Голландии и красных воронов. И на огородах петровские солдаты-старики караулят – Иван Замараев да Артемий Русинов из Батальона от Строений.
Сад разросся до невозможности.
– Решеточные ворота большим ветром сломило, и столбы у пришпехта подгнили и тоже большим ветром сломило.
Столярного дела подмастерье Димитрий Максимов ветхости все исправит – по «памяти» петровской.
А памяти идет конец – –
Нового ничего не строят, заканчивают петровские затеи, заколачивают последние петровские гвозди – через годы Екатерины, через годы Петра-внука – последний дух петровской силы.
Уж восковую персону Его Императорского Величества велено по приказу обермаршала графа фон-Левенвольда отдать в Кунсткамеру (кунштькамору) к библиотекариусу Шумахеру.
Скоро будет действовать первый русский зодчий Земцов, ученик Трезина, помощник Леблона и Мекентива, скоро приедет из Парижа Растрелли сын и опять пойдет дым коромыслом – Елизаветинская стройка!
А пока что – всё в садах, огородах, рощах.
Петербург и Петергоф – курятник.
Запах помета, перьями и теплыми яицами.
Контора Садовых дел – всё.
В Петербурге в Васильевском саду садовый мастер – Яган Эйк (Iohann Heug), в Петергофе – садовых дел мастер, Ле-ван-харнигфельт (Le van harnigfeltt) и старичок птичник «иноземец» Симон Шталь (Simon Stahl), в Четвертом «Итальянском» саду садовый подмастерье Семен Лукьянов, в Конецком огороде смотритель прапорщик Алешутин.
А над всеми – Антон Кормедон – Антон Антонович – «красная ворона»!
Красные вороны – первая птица – за ними особый уход и забота.
Живут они в клетке, сидят на столбиках (второй столбик протоптали!), а кормятся или, как говорит любитель лес-
376
ковских «письмовручительств» подканцелярист Петр Часовников, «принимают пищу» в корыте (всё корыто продолбили!).
Как привезли их в Петергоф – «к пришествию в Петергоф Его Императорского Величества» – да как раскрыли клетку, все диву дались.
– Что за вороны!
– Ну, и вороны!
– Красные вороны! – сказал солдат Горохов.
Так и окрестили.
Птичник Шталь учил-кликал:
– Der Papagei.
Но ни садовые подмастерья, ни сама птица не откликались: птице понравилось русское прозвище.
Так и рапортовали (репортовали).
Это было еще в 1720-м году, когда верховодил кн. Алексей Михайлович Черкаский, а в подручных ходил при нем Борис Неронов.
А теперь обермаршал «его графское сиятельство и ордена святого Андрея кавалер» фон-Левенвольд, а под ним Антон Антонович Кормедон – «красная ворона».
Так прозвали Антона Антоновича все садовники до Петра Шапошника и старосты Матвея Гиллера.
Да и сам Антон Антонович любит щегольнуть русским словом:
– Ich bin russische красная ворона!
На всякое садовое «доношение», «ведение» и «промеморию» Антон Антонович кладет резолюцию.
Все равно – о еловых кольях, и тычье гороховом; о досках для делания столов и скамеек (скамеяк) в сады и по рощам; о лейках для поливки (поливанья) овощей и фруктов, о колесах под роспуски и одноколок (аднаколак), на которых песок, черную землю возят, также навоз и прочая; о олове, говяжьем сале, нашатыре, деревянном
377
масле и для починки леек (леяк); о висячих замках большой руки и малой (такой размер); о дубовых кадках (катках) для держания воды в оранжереях (ранжереях); о починке чулана, в котором будут сидеть «подорожники»; о железном скребке для чистки (чиски) в клетках, о потошниках (поташниках) для ловления птиц; о пробной лопатке и кирке – все равно, так пропишет, будто не птичник, не сад, не огород, не роща, а вся Россия в его воле и власти, и всякое дело, чтобы немедленно –
Антон Кормедон
Да, много бывало чудес на Руси и каркать о ее погибели, только воздух портить!
Это я не вам, это я старикам петровским огородникам солдатам Замараеву да Русинову.
На Конецком огороде, что за Казачею, вон они пригрелись на солнышке, вспоминают крутое Петровское время –
когда были настоящие комисары:
– Обер-комисар Ульян Акимович Синявин!
– Комисар Федор Акимович Синявин!
– Комисар Семен Михайлович Павлов!
– Комисар Степан Карпович Карпов!
– Комисар Федор Феодорович Шатилов!
– Светлейший Римского и Российского государств и главный генерал и кавалер Александр Данилович Меншиков!
– Генерал-майор, лейбгвардии майор Дмитреев-Мемонов Иван Ильич!
Настоящие комисары, не эти:
– Поручик Алешутин? майор Коробанов? Петр Мошков... разве что полковник Андрей Иванович Брунц?
Но главное-то – эта «красная ворона», она им вот где – Антон Кормедон.
– Погубит, мерзавец!
Ну, ничего – от огородного духу ой как спится! – поворчат старички и задремлют на своем «прилежном смотрении».
А сад разросся до невозможности и все растет, овощи
378
поспевают, птицы топчутся, несут яйца, работа идет – в Конторе Садовых дел и в Валдместерской (б. Лесных дел) пишутся донесения.
А пишут, как говорят. Читай, как написано, русскому языку научишься – русскому произношению
379