– Угощай, – говорит, – гостей, кланяйся!
Взяла Домна поднос, две рюмки на поднос, бутылку вина, пошла обходить гостей, потчевать.
Пьют гости, подмигивают: рожи красные, пьяные. Раз что Домна за шантряпа пошла, им ли не взять ее! – всяк о себе свое одно думает, глазом примеривает. Пьют гости, подмигивают.
А она глаз не подымет, ходит с подносом, кланяется.
И напились целовальники, свалились с лавки под стол, и дворник захрапел под столом. Все заснули, все сорок целовальников.
Одна Домна, одна в кабаке с подносом стоит.
«До утра дождаться, все узнают, донесут батюшке!» – думает себе Домна, а сердце так и ходит, так и рвется.
И взяла Домна отворила бочку с вином, пропустила вино да и зажгла все вино, а сама домой, в верхи, в свою комнату.
Поутру встает старик, а к нему посланный:
– Кабак сгорел, сорок целовальников сгорело в кабаке и дворник твой сгорел.
Старик к Домне: в горе ли, в радости – все к ней, с ней одной совет. Строгий был старик, строго держал дочь, а любил ее: одна она у него была.
– Что, – говорит, – дитятко, спишь, беда у нас. А на ней лица нет.
– Так мне, батюшка, тяжело мне было, так... не спала я, спать не могла...
– Кабак сгорел, сорок целовальников сгорело в кабаке... – говорит отец, сам смотрит на дочь и вдруг понял старик, – все, все сгорели и дворник твой!
1911 г.