В Гадояде, в стране стеклянной, царствовал некогда сильный и могучий царь Гог с царицей Магогой. Родила ему царица шестерых сыновей, да таких – загляденье.
179
Славно царство Гогово, не сосчитать в нем богатств, золотой казны, и скота, и тучных нив.
Привольны поля – хоть туда, хоть сюда – не окинет глаз: там пашут железной сохой до самого моря, вышина борозды – сажень. А лес, что в небе дыра, ни деревца кривого в лесу. Завернулись золотые бережки по рекам и по светлым озерам.
Дивности исполнена стеклянная страна, только было бы всё поживу, подобру и поздорову: ели, пили, кручины над собой не знали. И вот, как снег на голову: нашло на царство страшное войско комариное – ввалилось в Гадояд, пошло потопом: хочет голодное крови пососать!
Скликнул царь князей, бояр, мурз, царевичей, ударил всей силой и одолел комариное войско – и ни капельки крови не попало в их голодную глотку; а старого комара, начальника комариного, в темницу посадил – в каменный мешок.
И взмолился из темницы старый комар, говорит царю:
– Дай мне твоей крови пососать, а не то запечется тело твое, что еловая кора, погибнешь сам и всё твое царство и дети твои, дай мне твоей крови пососать!
Рассердился царь, шлет палачей, велит казнить комара.
И день казнят, и другой – три дня казнят, не могут извести: на третьей вечерней заре извели комара – погиб комар.
На третьей вечерней заре из-за холодных гор показалась Ве́щица.
– Эй, Го-ог! Выведи своих детей к холодным горам, зарежь детей, нацеди горячей крови их, помажь голову старому комару, эй, царь!
Посмеялся царь словам Ве́щицы, устроил пир на весь мир и пировал всю ночь.
А наутро не стало царских детей.
Схватился царь, посылает в погоню гонцов. И вернулись гонцы – не вернули царских сыновей.
х
Всякой ночью – на молоду́ и под полн, на перекрое и на исходе месяца – показывалась Ве́щица из-за холодных гор.
180
И горе тому, на кого упадет ее глаз:
она сомкнет уздою уста, высосет душу и только
одни оставит глаза на немилый свет – постылую землю.
И горе тому, кто отзовется на ее отклик:
она войдет и ляжет на сердце, щемит неведомой
тоской, недознанной грустью, недосказанной
кручиной, и тот с утра до вечера кидмя кидается
из дверей в дверь, из ворот в ворота, из села до
села – на погост.
И горе тому, кто в напущенном сне полюбится с ней:
бросится она в голову, в тыл, в глаза, в уста,
в сердце, в ум, в волю, в хотенье, во всё тело
и кровь, во все кости и жилы, и тот нигде пробыть уж не может и мечется всю свою жизнь – червь в ореховом свище.
Стало всё с толку сбиваться – настало лихолетье – задряхлело Готово царство: в коробах да амбарах завелись мертвые мыши, не рождалось младенцев – подкатит порча под сердце и лежит там, как пирог.
Призывал царь колдунов.
Страшные колдуны водились в стеклянной стране.
Знали колдуны порчи временные и вечные:
временные – их отговаривают заговором;
вечные – они остаются до конца жизни.
Знали колдуны, как занимать чертей:
они посылали их вить веревки из воды и песку,
перегонять тучи, срывать горы, засыпать моря,
дразнить слонов, которые поддерживают землю.
И зная еще много чар и заклинаний, на такое не могли пойти – не могли осилить Вещицу.
Ходил царь по указу колдунов пешком в Окаменелое царство на Скат-горе: ел там царь пену с заклятых гробов, силы набирался. Да только попусту.
Всякой ночью – на молоду́ и под полн, на перекрое и на исходе месяца – положит Вещица свое тело под ступу и летает бесхвостой сорокой, спускается в трубы, похищает детей, а на место их кладет головню, либо голик, либо краюшку; сама разведет огонек на шестке, там детё и сожрет.
181
И до зари, налетавшись сорокой, на заре наденет Вещица свое тело и за зарю до белого дня плещется в море, поет свои вещие песни: кто ее слышал, навеки становился как кукиш.
х
Сидел царь с царицей в золотом дворце на двойных запорах, за крепкими стенами да глубоким, вострыми то́рчами утыканным рвом, ночи не спали – не со́билось – горькую думу думали, тужили о потерянных детях да молили Бога, чтобы дал им еще дитё – последнее.
И услышал Господь молитву – царевна <1> сказала царю. И не успел царь от радости опомниться, не успел пир отпраздновать, как из-за холодных гор показалась Вещица.
– Эй, Го-ог! Выведи живым мне к холодным горам твою царицу, эй, царь!
Помертвел царь.
А над дворцом, напырщив перья, красный птичищ каркал черным граем.
Собрались тут князья, бояре, мурзы, царевичи; вот они шушу́-шушу́ и решили: поналечь всей силой, а не дать в обиду страну – поправиться с Вещицей.
И в одну ночь построили вдали от жилья башню из крепкого камня, оковали ее железом и залили оловом: ни снаружи, ни изнутри невозможно проникнуть. В этой башне затворилась царица и с ней старуха нянька. Карасьевна должна была за печками глаз держать и закрывала б каждый вечер с молитвой и плотно, чтобы как ненароком не залетел в трубу нечистый.
И всё шло хорошо, лучше и не надо в это страшнее лихолетье.
Когда пришло время и родился у Магоги сын, – родной ее брат Сисилий, великий воин, победитель Пора, царя индейского, возвращаясь в Гадояд, вздумал навестить сестру: ночью подъехал он к башне и просится пустить.
Не хотела Магога пускать брата, боялась, не стряслось бы беды, но Сисиний повторял свою просьбу.
<1> Вероятно, должно быть: царица
182
Бурная ночь была, всколыбалась сильная вода, сек дождь до кости́, просвистывал ветер все уши, и молния, бряча́, клевала землю.
И когда отворились двери башни, поднялась из бури Вещица, вошла в горло коню, проникла с конем в башню и в полночь похитила царского сына – умчалась за холодные горы.
Так и не стало царевича.
Растужилась Магога, жаловалась на брата. Не плакала – ту́гой сту́женное сердце проклинало. Сотрясалась башня от вопля и проклятий.
А над башней, напырщив перья, красный птичищ каркал черным граем.
Ужаснулись Гог и Сисиний. Поднявши руки к небу, стали просить они у Бога дать им власть над нечистой: поймать ее.
И по молитве, сев на коней, погнали через пропасти за холодные горы.
х
Вот они гонят три зари – взмылены кони, не напоены. На третьей заре напал на Сисиния глубокий сон. И едут они врознь: Гог впереди, Сисилий за ним в глубоком сне.
Шагом проехали много длинных верст, стало уж солнце за лес заходить, туманами ночь заволакивает пустынный путь, и взбесился конь под царем, бьет копытом, дрожит – нейдет.
И видит царь сквозь туманы бабу на болоте. Вгляделся: никак Карасьевна? Бултыхается старуха, молит о спасении.
Ударил Гог коня, направил прямо на болото, хвать старуху – и вытащил.
А она и говорит:
– Я не старуха, я смерть! – и ощерилась, – прощайся, с кем хочешь.
И стал царь просить и молить смерть пощадить его.
– Было у меня царство и обилье всего, жил я, не тужил – всё прахом пошло; было у меня шесть сыновей – в одну ночь все погибли; народился последний – и его не стало...
183
Не приняла смерть моленья пустынного, ничего не ответила.
Слез царь с коня, стал перед конем на колени – и конь на колени стал.
— — —
Тут надоело смерти ждать, как коснёт – – скосила она голову царю и, взвыв, пошла по болоту в поле-поляну к окатному шеломув свои костяные чертоги.
Проснулся Сисиний, кличет царя – а царь мертв: не может подать голоса; и царский конь в болоте по губы – не может выдраться.
Повздыхал Сисиний, помолился и, боднув коня, поскакал один в путь.
х
Путь полунощный – путь на девять зорь по трем тропам за холодные горы. За холодными горами под травой красной, белой и черной, на костях погубленных детей бесное гнездо. Без отдыха три зари едет Сисиний и видит: идет по пустыне –
она шла по пустыне, блеща огнем – длинные до
пят волосы крыльями горят за ней, и от всего тела
ее пышет пламенем.
– Кто ты, откуда и как имена твои? – крикнул Сисиний.
– Я крыло Сатанино, я мор-ах-хо... – и, захлебнув глазами Сисиния, прожгла его насквозь, так что золото расплавилось на нем.
Тогда Сисиний, вздернув коня, схватил ее со всего плеча за волосы и, сбив в меч, стал бить и колоть ее: требуя выдать царских сыновей и последнего.
– Я пожрала их! – воскликнула Вещица.
– Так изрыгни.
– Ты наперед изрыгни матернее молоко, которое сосал ты.
Горячо молясь, духом напряг Сисиний всё свое существо: глубинной памятью вмиг прошел он свои годы – до года – до колыбели:
и вот на губах его белое засладилось матернее молоко
— — —
184
И тогда, пораженная чудом, Вещица сдалась:
и все семь царских сыновей предстали живьем.
– Клянусь тебе крылом Сатаны, – воскликнула Вещица и вдруг переменилась: опали крылья, погасло пламя, и только глаза горели, – кто напишет имя мое и будет при себе носить: не войду я в дом того человека, ни к жене его, ни к детям его, пока стоит земля и небо...
– Скажи же, проклятая, имя твое!
– А имя мое – двенадцать имен с половиной:
– Ахоха –
– Авиза –
– Пладница –
– Лекта –
– Нерадостна –
– Смутница –
– Бесица –
– Преображеница –
– Изъедущая –
– Полобляющая –
– Изгрызущая –
Го
ля
да.
185