НИКОЛАЙ ЩИТОНОСЦЕВ
[АРХИТЕКТОР Н. ШИЛЬДКНЕХТ]
ИМЕНИНЫ ПЕРЕПЕТУИ НИЛОВНЫ, ИЛИ ОТКРЫТИЕ
ИГОРНОГО ДОМА
Неправдоподобное происшествие
в 5-ти действиях 1892 года
Один дворник пропил другому тулуп за три рубля. А была зима. И как очхнулся [так! – Ред.] несчастный, полез отбирать тулуп назад. Ну, тот не отдает. Подрались. А рассудиться не могут. И пошли в участок судить тулуп.
А в участке только что пристав распекал околоточных за лодарь, и, убеждая ловить воров, раскрывать притоны и всякие дома, жаловался на тишь да гладь в его районе. Ему от полицмейстера нагоняем попадает и само собой никакой награды.
И когда дворники явились со своим тулупом, они застали в участке одного только пьяного околоточного, который приткнулся в карцере подремать. Околоточный взялся рассудить их судом Соломона: затеял тулуп разрезать. Дворникам не понравилось, и напустились они друг на друга: один тычет, что в доме его хозяина темные личности скрываются и потому в окнах всю ночь свет, а тот ему отшвырнул притоном, будто у его хозяина картеж. Околоточному незачем уж и тулуп резать, сам клад в руки дается: стоит только проследить, и воры будут, и притон раскроет. А за то награда: и приставу награда, да и он не в убытке, еще и приставом сделают.
Дальше все очень просто. Чиновник Михаил Михайлович затеял любительский спектакль, чтобы дочерей пристроить, спектакль сладился, созвали гостей и только что разрешения не достали, а играть должны были в том самом поднадзорном доме, где дворникам служил тулуп. 1892 год, и, конечно, пьеса, сочиненная для этого спектакля, декадентская – ерунда, и, надо сказать, очень неудачная, какой-то отписк от треплевской мировой души, в стихах под соловьиную пародию.
Скуки ради разложили столики и нетерпеливо уселись за винт. И в самый разгар пьесы, а, стало быть, и игры, нагрянула полиция, зацапала голубчиков и в участок: актеров наряженных, а прочих так, кто попался. Ночь в участке, головоломный
641
допрос и, <на>конец, бумага от обер-полицмейстера – предписание освободить.
* * *
Какой соблазнительный уголок. Сколько раз, с трепетом толкаясь по участкам, я думал, если бы изобразить хоть бы день и со всем духом, каким пропитаны участки, и выразить словом, отличным от всех слов, каким только говорил участок, и краснорожий, и зуботычный, и по-русскому дурковатый и по-простому добродушный, с пьяницей, вором, семейной нуждой и медалью.
Водя вольное и невольное знакомство среди писцов, городовых, околоточных, я часто вслушивался в их разговоры, в особенности их оборотов, словечек и в бессловесные выразительные звуки, в поделовье, которым богата речь и отлична от всякой другой, и опять думал, хотя бы день и со всем духом – –
И с особым рвением принялся я за чтение пьесы, но пыл мой скоро погас.
Есть кое-что и удачное: и так, и для смеху.
Про дворника: «в три часа ночи, ему бы тут только и сторожить, а он дрыхнет: уйдет в свою шубу, словно кукиш в кулак, и никакими трубами не разбудишь, а те, что не спят, дерутся перед домом – –».
Пристава околоточный в разговоре с другим околоточным величает «наш настоятель».
Хороша тоже фамилия пристава «Фимиамов», который открыл [выгреб], не согласный с «чертежами обязательного постановления».
Пьяный околоточный кричит на дворников:
«Ах, вы оглобли полосатые, говорите сейчас, где вы водку пили». Дворник: «Ей-Богу, нигде». Околоточный: «Так с чего ж тебя хмель забодал». Дворник: «А это вчерашний сидит» . Того же околоточного оклик: «Собачьи ноздри».
Когда Михаил Михайлович объявляет дочерям о своей затее устроить домашний спектакль, те от удовольствия набрасываются на него и обнимают: «Ну, хорошо, хорошо, – отбивается отец, ишь ведь облепили, точно мухи – подсолнечник».
Отзыв Михаила Михайловича о современных женихах: «Какой от них прок – недавно за ужином Крацус так набро-
642
сился на икру словно он три года женат, а он, подлец, и предложения не делал».
Для изображения бушующего моря один из актеров-любителей советует спрятать под голубой коленкор горничную и казачка. «Они вам такие волны подымут, что чертям станет тошно».
* * *
Вся пьеса держится на заике, который, по собственному его выражению, пускает красноречие.
Автор в прошении своем в Театрально-драматический комитет выражает пожелание, чтобы была поставлена на петербургской сцене пьеса эта его, «которую многие читавшие ее на ходят безусловно и оригинальной, и интересной».
Сами посудите, один этот заика, эта ось – –,
Нет, пьеса никуда.
<1919 г.>
643