Аринушка
Софья Малиновская
Н. И. Монасеина, любимая детская писательница. Дети не только не скучают за ее тропиночными рассказами, но еще просят: дай почитать такое же. Тут ей что-то открыто – тропинка какая-то к детской душе.
И я думаю, что инсценировка «Царевен» под названием «Аринушки», так же будет близка детям, как и «Царевны».
Царевна-боярышня и нищая бродячая девочка уходят вместе странствовать – идут из терема в лес искать заповедную лампаду: кто эту лампаду увидит, от ее света у того глаза просветятся, и откроется правда.
Беглецов ловят.
Нищая девочка идет уж одна искать лампаду, а царевна-боярышня возвращается в терем, унося память о странной подруге, о заповедной лампаде, свет которой откроет глазам правду на земле, где – недоля, зависть и обида.
Н. И. Монасеина, а вслед за ней и Софья Малиновская, почему-то думают, – впрочем, так думали и думают многие писатели, пишущие по старине и по-народному, будто старина и народность выражается особым словарем, расстановкою слов, уменьшительными именами и сросшимися эпитетами.
– почто
– поведай
– забижает
– пужаться
– ин
Вместо: «за что, скажи», «обижает», «пугаться», «пусть».
И не скажут: «лекарственные снадобья», а обязательно – «снадобья лекарственные».
586
Все равно, как: не «глупые речи», а обязательно – «речи глупые».
И конечно:
– леса дремучие
– реки глубокие
– луга зеленые
Детям, которым предназначается Аринушка, никаких этих тонкостей не надо и ничего они не заметят, а будут совсем другое замечать, но скажу, такого рода народность и старина, и со всем незаметно, пройдут в душу и не бесследно.
В пьесе есть настоящее – и старина, и народность: это заговор, песни и апокриф.
Заговор приводится неполно, робко, но должно быть, детям как раз в меру.
зори-зорицы,
вы себе сестрицы,
соберитесь в круг,
возьмите, отгоните
от рабы божьей
ночницы,
ходни-бредни,
хожоны-брожоны,
додуманы – погаданы,
ветряны – водяны.
тут им не бывать,
тут им не стоять,
ни в очах,
ни в плечах,
ни в руках,
ни в ногах.
тридевять ангелов
златоперых, златокрылых
с неба спускаются –
тридевять луков,
тридевять стрел
с неба спускают –
сквозь семеро облаков
стрелами стреляют,
587
отстреливают
от рабы божьей
призоры.
как с гоголя вода катится,
так бы катилась беда
с рабы божьей.
Тоже и песня хороша:
Ехал мимо терема суженый,
ехавши, молвил он:
Бог на помощь, красная девица,
Для кого шьешь, для кого вышиваешь?
А вот и Апокриф:
Хороши твои хоромы, потолки золотом расписанные,
а нет краше поднебесного свода.
Хороши узоры по бархату серебром и шелками,
а нет краше цветов на лугу.
Хороши песни твоих подруг,
а как в майский день зальются птицы,
так в небе ангелы хвалят Бога.
Хорошо под вечер в лесу, в овраге,
слушать гремучий ручей.
Всему голос дан,
один камень молчит.
Есть Море-океан, тридцать в нем оконцев,
и те оконца тридцать китов головами затыкают.
Пришло такое время – велел Господь китам отойти
от оконцев.
Отошли киты. Запело море –
разошлось –
шумит.
Туть потоп и приключился.
Есть птица Феникс –
А солнце триста ангелов ворочают,
оттого день сменяется ночью.
588
А чтобы людей не попалило,
птица Феникс крылья в Океан-море окунает
крыльями на солнце кропит.
Есть еще рассказ о купальской траве.
– Одолень-трава.
Вот настоящее – тут и старина, и народное.
589