В детской душе скоро все забывается, так уж Богом она устроена. Поджили расплющенные пальцы у Пети, и забыл Петя о своих пальцах, вылизала языком Д у ш к а–Анисья у Жени в глазах все песчинки, поболели глаза, поправились, и Женя забыл о глазах, и Коля забыл, как пороли его перед киотом. А вот о воре, забравшемся к Финогеновым в ночь на Казанскую, долго помнили: не год, а целых два года вспоминали о воре.

С тех пор, как приходил вор, у Вареньки стали пропадать деньги. Куда могли пропадать деньги из запертой шифоньерки, никто не догадывался. И знали только Петя и Коля: Петя и Коля не хуже заправского вора влезали через форточку в спальню, отпирали шифоньерку и, не трогая водки, ели шоколадные лепешечки и брали мелочь. Крупное – бумажки они оставляли в покое и только всего раз или два был случай. Однажды, вернувшись из гимназии, Детя показывал десять рублей – он их нашел на дороге, так объяснял Петя. На эти деньги Петя купил себе на Камушке у старьевщика серебряные часы, а вскоре и у Коли появились часы–л у к о в и ц а. Как же было Финогеновым не вспоминать вора!

В городе среди купечества произошло важное событие. По мысли Арсения открылось новое коммерческое училище. Основать образцовое коммерческое училище было давнишней мечтой Арсения, и под покровительством всемогущего князя он успешно осуществил ее, и в награду за это, кроме всяких благодарностей, получил он из Петербурга звезду, какой и у самого князя не было. Старались

90

высокие друзья, над которыми Огорелышев, презирая их втайне, немало смеялся.

В новое коммерческое училище и перевели из гимназии Женю и Колю. Женю перевели, потому что он хворый и в коммерческом ему легче будет учиться, Колю просто так, заодно, чтобы Жене не было скучно. Женя числился на огорелышевской стипендии, за Колю платил Никита Николаевич – Ника Огорелышев.

Первое время в училище все шло хорошо. Женя и Коля перешли из класса в класс с наградами: Коля получил награду первой степени, Женя второй. Но уж во втором классе начались нелады, и в третий класс перевели Финогеновых не только без всяких похвальных листов, а с предупреждением оставить на второй год, и не столько за лентяйство, сколько за поведение.

На дом задавали диктант. Петя, уж зачитывавшийся романами, диктовал Жене и Коле, диктовал, выбирая из своих книг самые интересные места. Книги доставал Петя из библиотеки на билет Вареньки, а также читал и те книги, которые читала Варенька. Палагея Семеновна снабжала Вареньку новинками, о которых много говорили. Так попала в руки Пети  К р е й ц е р о в а  с о н а т а. Петя продиктовал Жене и Коле и из Крейцеровой сонаты. Учитель русского языка, Виктор Викторович Языков–С е л е д к а, учитель очень добрый и мечтательный, заставлявший учеников заучивать всевозможные стихи и просматривавший, походя, домашние диктовки, тут обратил свое внимание, отобрал себе финогеновские тетрадки и представил их на учительском совете. А совет донес самому Арсению, и иначе поступить не могли: узнай Арсений сам без доноса, – тетрадь ему всегда могла попасть в руки, и непременно уж прогнал бы учителя и всему совету попало бы. Поведение Финогеновым сбавили, а от Арсения большая была нахлобучка.

Коле исполнилось двенадцать лет, Жене тринадцать, Пете четырнадцать, Саше пятнадцать.

Лето принесло Финогеновым новую жизнь.

Двоюродный брат Финогеновых Сеня, единственный сын Арсения, закончил свое образование, прицепил к жи-

91

летке золотую медаль, поступил в Огорелышевский банк и задумался о развлечениях. А пока что остановился на кеглях: огорелышевские плотники выстроили за сараем, недалеко от дров, под Колобовским забором, к е г е л ь б а н.

Играть в кегли в одиночку – лучше сидеть сложа руки и мух считать. Сеня пригласил Финогеновых и на кегельбане произошло сближение между двоюродными братьями. Это сближение для Сени не прошло даром. С одной стороны, оно было принято с большим неудовольствием и Арсением, и Игнатием, дрожавшим над своим любимым племянником, как над родным сыном, а с другой стороны, Сеня из Сеньки–Г о р д е ц о в а, как прозвали по двору фабричные Огорелышева, превратился наравне с Финогеновыми просто-напросто в  о г о р е л ы ш е в ц а, и стал уже не хозяйским сыном, а своим, Финогеновым. Раньше Сеня, пробегая по двору, ни перед кем не ломал шапку, теперь его можно было встретить и за воротами в кругу фабричных, и в фабричных корпусах.

Кегельбан открывался вечером. Женя и Коля ставили кегли. Сеня, Саша и Петя играли.

Первые партии прошли подсухую: увлекала новость и неизвестность самой игры. А когда вся кегельная мудрость была усвоена, пришлось подмазать: сначала появилось пиво, а за пивом шампанское.

По окончании игры в кегли огорелышевцы забирали кульки с вином и конфетами и перелезали через забор в Колобовский сад. В Колобовский сад, принадлежавший Нике, была калитка, но огорелышевцы калиткой пренебрегали. И в саду начиналась другая игра.

Ника, живший лето в своем подгороднем имении, соседям разрешал гулять в своем огромном саду. И по вечерам летом в сад набирались гуляющие. Ухаживать за соседками и подпаивать их, вот в чем заключалась огорелышевская игра в Колобовском саду.

Варечка, гимназистка, в которую когда-то был влюблен Петя, и ее подруги, особенно Сашенька–к а з а к и  Верочка, пользовались наибольшими симпатиями огорелышевцев.

Сеня и Саша, урывками Петя коноводили. Женя и Коля, семеня вокруг старших, только надоедали и мешали.

92

Кроме всегдашнего любопытства Колю мучила ревность.

Коля влюблен был в Верочку. Коля влюблен был и в горничную Машу, но он не знал, что он любит Машу, – просто она радовала его, когда он видел ее, когда она брала его за руку, когда разговаривала с ним и смеялась, а о Верочке Коля знал, что влюбился в нее, и себе втайне, только себе одному назвал свое чувство. Машу он видел близко, Маша, играя, обнимала его и целовала его, с Машей он прежде купался, он видел ее обнаженную, среди белого дня, при солнце, и чувствовал, знал теплоту ее тела и чувствовал, знал здоровый парной запах ее молодого здорового тела, Верочку же он видел только вечером, с Верочкой он ни разу не здоровался за руку, никогда не подходил к ней близко, он слышал только ее голос, она какая-то воздушная проходила мимо его. И первая его любовная мука, первая его любовная тоска связалась в душе его не с Машей, а с Верочкой.

По примеру Пети, который с год уж вел дневник, записывая в тетради всякие финогеновские события и свои стихи, Коля тоже завел себе тетрадку, но в отличие от Петиной маленькую.

Как чтение книг казалось Коле какой-то каторгой и он ничего не читал, так и писание было для него невыносимо скучным, и он представить себе не мог, как бы это он писать стал, а теперь за месяц он исписал всю свою тетрадку. Целая тетрадка дневника наполнена была горькою жалобой неразделенного чувства – Верочка на Колю не обращала никакого внимания, и каждая страница посвящена была Верочке, и не было строчки без ее имени, дорогого и страшного, первого имени.

Когда приезжали в город из имения дети Никиты Николаевича, гулянья прекращались, и соседки сидели дома, но огорелышевцы не пропускали часа и вторгались в Колобовский сад.

Без барышень было свое развлечение.

Начинали с Пушкина, читали стихи громко, во все горло, – на весь сад, а когда показывалась в саду тетка –

93

Ксенечка Огорелышева, жена Ники, с Палагеей Семеновной, приятельницей своей, и другие двоюродные братья с боннами и гувернантками, Пушкин складывался, и трогался  к у р и н ы й  крестный ход.

Впереди шел Коля, нес на голове глиняный красный из-под кваса кувшин с отбитым носком, за Колей Сеня, Саша и Петя, а заключал Женя с шестом в руках, на маковке которого насажена была червивая, дохлая курица, и при этом вид у всех наглый и дерзкий – огорелышевский, кланяться – здороваться с теткой, с двоюродными братьями и Палагеей Семеновной не полагалось.

И в ужасе бонны тащили детей назад в комнаты, и слышались охи и ахи: ведь неровен час, – от одного вида огорелышевцев дети могли испортиться.

О курином крестном ходе скоро стало известно Арсению. Финогеновым была проборка, а Сене предупреждение.

– Вот что, Семен, – дергаясь, грыз ногти Арсений, возвышая голос, – я предупреждаю, понимаешь, до добра это не доведет: с этими связаться, понимаешь, и не тому еще научат. Я говорю тебе!

Кто мог насплетничать Арсению? – Конечно, Папагея Семеновна! Это она, никто другой. И несколько вечеров огорелышевцы придумывали мщение. Остановились на некрологе.

Некролог открывался картинкой – изображен был колокольчик, что означало сплетню. Колокольчик нарисовал Саша, – в гимназии Саша первый по рисованию. Содержание некролога было выдумано всеми. Какие только не перечислялись в нем заслуги! И финогеновская разрушенная голубятня, на которой наставляла Палагея Семеновна, не была забыта. Переписал некролог Коля, – Коля в училище первый по чистописанию. Когда все было готово, уложили некролог в огромный самодельный конверт из синей бумаги для дел, запечатали печатками – орлами с екатерининских пятачков и послали Кузьму передать прямо в руки Палагеи. Семеновны.

Должно быть, очень обиделась Палагея Семеновна, получив такой подарок, но ничем не показала обиду свою,

94

только у Финогеновых с тех пор, к большому огорчению Вареньки, ни разу уж ноги ее не бывало. Да и как могла она показать еще обиду свою, кому жаловаться, когда участие в этом некрологе Сени Огорелышева и дураку было ясно. А против Сени где же управа?

После кегель с пивом или с шампанским, после Колобовского сада, после всяких ухаживаний, стихов и  к у р и н о г о  крестного хода, вечер обычно заканчивался весело, по-огорелышевски. Выходили огорелышевцы из главных огорелышевских ворот и шли посередке улицы через мост мимо Чугунолитейного завода. Сеня и Саша басами читали паримии, подымая голос, как знаменитый соборный протодьякон. И когда паримии подходили к концу, к последним заключительным словам – И  п р и л о ж а т с я  е м у  л е т а  ж и в о т а – хором, общим выкриком кричали на всю улицу:

– И приложатся ему лета живота-а-а!!!

И лошади шарахались в сторону, и прохожие крестились и ахали, а остановить никто не решался: ни городовые, ни околодочные.

– Огорелышевцы, свяжешься: нагорит еще! – только рукой махали и городовые, и околодочные.

Обогнув Синичку и перейдя банный мост, возвращались огорелышевцы домой, но с другого конца – к заднему двору, к красным воротам красного Финогеновского флигеля.

Тут у ворот рассаживаются огорелышевцы на лавочке отдохнуть. За ворота выходят посидеть и фабричные. И начинаются всякие россказни о житье-бытье, о житии дедушки Огорелышевых – Николая, а от были и деяний переходят к сказкам.

– Покойный дедушка ваш, – начинал свой рассказ старый огорелышевский кузнец Иван Данилов, – перед кончиной живота своего призвал меня и говорит: «Сын ты, говорит, сучий, отлупи ты, говорит, мне напоследях какой ни на есть охальный рассказ, али повесть матерную!» – а сам уж едва дыхает, расцарапай ему кошка хрен. Так-то вот. Нуго пчеле, что ли?

– О пчеле! о пчеле! –от нетерпения тряслась вся ла-

95

вочка, так хороша была Кузнецова сказка о чудесной пчеле.

И начиналась сказка о чудесной пчеле с тремя ульями. Расходился кузнец, загибал словцо, инда небу жарко.

Кузнеца сменял городовой Максимчук хохлацкими, а на загладку ночной сторож Аверьяныч, расползающийся старикашка с трясущимися ногами, умиленно и благодушно, как молитву какую, изрыгал сквернословие-прибаутки.

И чутко из ночи глядит Боголюбов монастырь своими белыми башенками. Выплывает из-за колокольни теплая ясная луна и в тишине ее хода поют монастырские старые часы, и где-то за прудом громыхает сторожевая чугунная доска, и где-то за прудом Трезор и Полкан мечутся на рыкале.

Сам дьявол заслушался! Он ли это, синий, лениво раскинул свои синие крылья среди млеющих звездочек от края до края по тихому небу, или это теплая, тихая лунная ночь раскрыла свои звездами переливающиеся глаза и замерла, затаилась в слухе огорелышевцев?

96

С. 90. ...образцовое коммерческое училище... – Ср.: «Н. А. Найденов был

основателем и попечителем Александровского коммерческого училища. Затея его была создать образцовую коммерческую школу <...> для небогатых купеческих "гостиных" детей, небольшая плата <...> Перед глазами основателя была образцовая, знакомая ему, школа пастора Дикхофа – Петер-Пауль-Шуле.

В Александровское коммерческое училище я попал по "недоразумению": меня взяли из Московской 4-ой гимназии, "чтобы моему брату ходить одному в училище не было скучно"» (Иверень. С. 44). ↑

С. 90. ...получил он из Петербурга звезду... – ср. о Н. А. Найденове: «Он имел все звезды и всех цветов ленты, какими только жалуют людей незнатного происхождения за беспримерные заслуги отечеству. <...> Он не придавал никакого значения ни звездам, <...> ни прочим обезьяньим знакам, за которыми так охотятся люди "до потери живота" <...>»; «Не изменяя своему роду, Н. А. Найденов и в звездах и лентах оставался московский второй гильдии купец» (Иверень. С. 39, 40). ↑

С. 91. «Крейцерова соната» – повесть Л. Н. Толстого (1891), главная тема которой – тема чувственной любви, борьбы с плотью, которую должно победить христианское начало любви, лишенной всякого своекорыстия. ↑

Коле исполнилось двенадцать лет... – Ср.: Ремизову в год публикации «Крейцеровой сонаты» исполнилось четырнадцать. ↑

С. 93. ...Верочка... не обращала никакого внимания... – в этой связи см.: «Вера Алексеевна Зайцева <жена писателя Б. К. Зайцева. – Ред.> – ровесница Ремизова, помнит его с детства. Жили в Москве по соседству. Их было пять сестер Орешниковых, а Ремизовых четыре брата. Они принадлежали к тому же приходу. Видела Ремизова в церкви и с другими мальчиками на прогулке в парке» (К о д р я н с к а я. С. 12). ↑

С. 94. ...трогался куриный крестный ход. – Ср. изображенные Мережковским шествия и деяния Всепьянейшего Собора Петра I в «Петре и Алексее». Например: «Рядом с набожностью кощунство.

У князя-папы, шутовского патриарха, панагию заменяют глиняные фляги с колокольчиками, евангелие – книга-погребец со стклянками водки; крест – из чубуков.

Во время устроенной царем, лет пять назад, шутовской свадьбы карликов» венчание происходило при всеобщем хохоте в церкви; сам священник от душившего его смеха едва мог выговаривать слова. Таинство напоминало балаганную комедию.

Это кощунство, впрочем, бессознательное, детское и дикое, так же как и все его остальные шалости» (М е р е ж к о в с к и й 4. С. 132; см. также: 4. С. 33–35, N 8, 248; 5. С. 96–97, 139–140). Особо отметим сходство прагматики «куриного хода» «огорелышевцев» и шутовских «деяний» Петра. ↑

...Коля в училище первый по чистописанию. – Каллиграфическая страсть Ремизова общеизвестна. См., например, его заявление в автобиографии 1907 г. для неизданного сборника «Краткие биографические данные русских писателей за последнее 25-летие русской литературы»: «Хотел быть кавалергардом,

разбойником и учителем чистописания» (Автобиография 1913. С. 447). ↑

С. 95. Паремия (паримия) – выборные места из Ветхого Завета, читаемые во время вечернего богослужения Великим постом и в праздники. ↑

С. 96. ...городовой Максимчук... – В кн. «Подстриженными глазами» (С. 109) упоминается устьеысольский городовой Максимчук. ↑

...за прудом Трезор и Полкан мечутся... – Ср. в кн. «Подстриженными глазами» воспоминание о «самом опасном углу найденовского сада, где громыхают цепями Трезор и Полкан» (С. 231). ↑