Жил себе на свете некий человек. Жил аккуратно, по-Божьи. Имел палаты крепкие и всякое удовольствие. И все хорошо шло, как по маслу. Да вот случился грех: как-то оступился. Оступился, и екнуло что-то... Проклял человек дом... эти залы, где танцуют намалеванные гости, эти гостиные, где болтают, эти детские, где учат лгать, эти спальни, где распутствуют, эти молельни, где распинаются сами перед собой... Проклял дом, лежанку, кров. Без оглядки пошел за ворота. Шел по улицам, шел по площадям. Втирался в цепь бродяг и сволочи. А когда солнце стало на полдень, покинул город и отдыхал на свалке. И, отдохнув, бродил на воле вдали от башен и тюрем. Вернулся к ночи не в дом ‒ под дом, в подполье...
Такой представляется мне история Шестова. Когда-то Шестов написал сочинение по рабочему вопросу... Потом поклонился кенигсбергскому идолу... И вот случился грех. Нет, пропади они пропадом, все эти роскошные заморские дворцы! Что такое «последовательно развитая система мыслей, объединенных общей идеей». Allgemeingültigkeit?.. Хе, хе... Видно, соприкоснувшись с Шекспиром, Толстым, Ницше, Достоевским, нельзя уже вернуться под кровлю. И теперь, когда Шестову понадобилось ответить на те вопросы, которые заговорили в нем, он уже не мог говорить «дозволенной речью». «Опыт адогматического мышления» является гармонией афоризмов, возмутительных и циничных для ума, которого кашей не корми, а подай ему «систему», «возвышенную идею», и т. п. «De la musique avant toute chose»… этим знаменитым стихом заканчивается книга, которую можно было бы назвать прелюдией подпольной симфонии. Ведь в подполье, во мраке и сырости вдруг загорается чудо, и вереницами бродят привидения, и снятся безумные сны, и ломаются, как прутики, все категории… И еще есть в подполье странные окна через землю в иной мир. Найдешь ‒ вырвешь разгадку тем тайнам, от которых на стену лезут, не знают, не догадываются, пребывая на лоне природы и шаркая в черных кафтанах по глянцам паркета. Найдет ли Шестов окна… а, может, закиснет в духоте и прели... а если найдет, скажет ли? ‒ все равно ‒ путь его верный. Не искусившись, не умудришься. Не искусившись… блаженны неискусившиеся, чуть тухленькие, чуть розовенькие, духи бесплотные.