Трагедия Алексея Ремизова «Проклятый принц» ‒ яркое событие в жизни театра.
Автор взял за основу пьесы апокрифическую легенду о мрачной, окаянной судьбе Иуды Искариотского. Странным образом апокрифический миф об Иуде повторяет трагический миф об Эдипе: ему тоже предсказано убить своего отца и жениться на своей матери.
Ремизов с прозорливой чуткостью поэта провел трагический миф через живую толщу веков, народов и поколений. И оттого миф причудливо смешал в себе эпохи от Понтия Пилата до мужиков нынешней Руси, захватив по пути живые словечки, живые ветви и листочки русского национального духа. Миф принадлежит тому народу, в почве которого пустил он новые корни и в воздухе которого развернул свежую листву.
Поэтому – право и заслуга Ремизова заставить древний мир зазвучать в тонах музыки русской речи. Автор попробовал сделать свою трагедию народной, приблизив ее почти к лубку. И трагедия заблестела неожиданной свежестью, запестрела смехом, ужимками, вывертами шутовства, среди которых рок заносит руку и разит с простотой и точностью неотразимой силы.
Автор становится слабее, когда он отходит от мифа.
Ужас и окаянство судьбы Иуды, по-моему, еще и в том, что он родится с таинственной, предопределенной злобой в душе.
Автор пробует внести благородные черты в мрачный лик Иуды. И на последнюю, неслыханную низость – предательство Спасителя – Иуда идет, по замыслу автора, с сознательным вызовом року, с добровольным принятием на себя «последней вины», неслыханного греха, чтобы «погубить свою душу» и снять последнее препятствие с божественной дороги Искупителя.
Апокриф короче, проще, сильнее. Рок чертит около обреченной черной души огненный круг и сжигает ее в грехе и позднем раскаянии. Здесь трагическая основа в полной чистоте: рок неодолим, человеческая воля бессильна.
И все же пьеса Ремизова глубока, значительна, напоена подлинной внутренней трагической силой и дает в некоторых местах потрясающее впечатление.
Театр Коммиссаржевской, поставив 9 февраля на своей маленькой сцене «Проклятого принца», правильно приблизил трагедию к наивному лубку. И все, что наиболее приближалось в исполнении и в декорациях к лубку, было наиболее удачно.
Сильнейшим и удачнейшим местом в исполнении пьесы была сцена во втором акте с обезьянами. Только что Иуда, неумышленно выполняя волю рока, убил своего отца и только что решает взять в жены свою мать, как вылетает обезьяний царь со своей свитой и в черном вихре, в дикой пляске гнусных харь как бы разнуздывается в сатанинском веселье гака черная стихия греха.
Удачны были по тону и лубочному гриму Зив и Ориф, слуги Иуды, в исполнении гг. Алексеева и Носенкова. В особенности удалась им сценка внезапной старческой похотливости.
Недурен был карикатурный Игемон в сочном исполнении г. Некрасова, но, может быть, он был излишне сочен, излишне карикатурен.
В ответственной роли Иуды г. Орбелиани многое удалось и многое не удалось.
Общий рисунок хорош, но мало внутреннего сотрясения, не найдены еще некоторые необходимые жесты. Порой судьба наносит Иуде такие удары, что вздрагивают зрители, а исполнитель остается неподвижным.
Сиберия и Ункрада ‒ роковые мать и невеста Иуды намечены артистками г-жей Демидовой и г-жей Ростовой с художественной чуткостью. Отделка, нюансы и сдержанность звука (у г-жи Ростовой), вероятно, придут и выровняются на следующих спектаклях.
Пьеса прошла с видимым успехом. Небольшой зрительный зал театра был полон.