Владимирова П.

А. Ремизов. Подорожие. Рассказы. Изд. «Сирин». СПб., 1913

Источник: Заветы. 1913. № 12. Отд. 3. С. 187–188.

Известность к Ремизову пришла сравнительно поздно. Но это хороший показатель: поздняя известность наиболее прочна. Это одно. А другое ‒ медленное завоевание ее является признаком того, что писатель пришел с большим багажом и новыми ценностями, не приходящимися по вкусу данной современности и оцениваемыми нередко через десятки и более лет.

Но что всего радостнее, ‒ что Ремизов еще находится в периоде напряжения творческой энергии, и последняя точка не поставлена им. Он еще полон тревоги и далек от спокойного созерцания мира и претворения его в уже готовые образы. Он еще волнуется, ищет, мучится, ‒ а в муках родятся прекрасные творения. В Ремизове еще много возможностей, а наличность возможностей разве не дает нам права ждать от художника больших радостей?

Последний том его рассказов «Подорожие» и есть первая радость. Главным образом это относится к «Пятой язве», бывшей год тому назад напечатанной в альманахе «Шиповника» и теперь вошедшей в этот том, и к небольшой вещице «Покровенная». «Пятая язва» настолько значительное произведение, что одного его было бы достаточно, чтобы Ремизов занял место в ряду крупных писателей. Если же его сравнивать со всем, написанным до сих пор Ремизовым, то это новый шаг вперед в его творчестве. В «Пятой язве» он является каким-то новым, почти отделавшимся от своих всегдашних недостатков, как бы просветленным, сбросившим с себя ненужные тяжести, что мешали ему выявлять новое, подлинное. От этого и содержание приобрело ясность, а значительность его – углубленность и ту кристальность, когда ни одного слова нельзя отбросить без нарушения ценности произведения. Здесь все концентрируется вокруг героя, все связано с ним, и даже мелочам автор сумел придать такое значение, что они являются теми как бы мимоходными, но необходимыми, штрихами, без которых образ героя не слился бы с идеей в единое, необходимое целое. Что касается идеи, то она все та же, ремизовская. Все та же трагедия, русской культурой рожденная и искони присутствующая в русской душе. Все черты идеального образа отверженного, раненого, но не покорившегося сердца, «ошарашенного» судьбой и жизнью, но ищущего – настойчиво, с отчаянием – какой-то правды, ибо гибнет

187

жизнь человеческая без нее, гибнет Россия, погрязающая в неправде и беззаконии, ‒ черты того образа, что носил в воображении художника, Бобров, ‒ герой «Пятой язвы», ‒ воплотил в себе. Все прочие герои Ремизова являются как бы этюдами к фигуре Боброва. К тому же и много привходящего, случайного вводил он в свое повествование, и нужен особенный, изощренный глаз, нужна особенная внимательность, чтобы в массе наносного увидеть самоцветные камни, глубинные красоты ремизовского творчества. В «Пятой язве» эти самоцветные камни и глубинные красоты показаны мастерски. Не требуется особенного усилия, чтобы увидеть пафос Ремизова – душу человеческую, горящую в пламени мук отверженности.

Рассказ «Покровенная» производит впечатление скорбного реквиема, горестного плача о прекрасном, неизвестно почему погибающем, неизвестно почему не находящим себе места на земле. Это прекрасное у Ремизова – женщина. У него вообще, за редким исключением, все женщины с ореолом святости, всем им «близко горнее и предвечное», и все они такие, будто «кто-то обидел их, или совсем не обидел, а такими пустил в мир «жить, и вот перед ними – одна тяжкая ночь», и в «Покровенной» эти особенности женской души, только с еще большей силой, возведены в нечто неизбежное, роковое. Здесь женщина «вся светом покровенная, сама как живой свет».

И ремизовская женщина не есть блестящая героиня, о подвигах которой знает мир и дивится ей, нет. Все это преходящее, злободневное: блеск и удивление. Настасья и Палагея Сергеевна в «Покровенной», Марья Васильевна в «Пятой язве», Акумовна и Женя в «Крестовых сестрах», Варенька в «Пруде» не ведают этих радостей, и о них не ведает мир. Их подвиги не от мира сего, и радости их тоже не от мира сего. Это – святые женщины, познавшие трагическое и живущие в нем. В менее ярком изображении, но с теми же типичными чертами русской святой женщины мы встречаемся и в рассказах «Петушок» и «Таинственный зайчик».

Сказки «Бисер малый» ‒ народное миросозерцание, созданное вековой культурой. О снах «С очей на очи», помещенных в этом же сборнике, нельзя достаточно подробно сказать в этой небольшой заметке; это совершенно особая область творчества, смело завоеванная художником.

188
 
Назад Рецепция современников На главную