Когда, после окончания войны 1939–1945 года, в связи с победами русской армии на стороне союзников и геройскими подвигами ее сынов, во Франции пробудился жгучий интерес к русской литературе, стали переиздавать ее классиков, принимать к печати сочинения эмигрантских и советских писателей и рисовать в критических статьях роль России в общем развитии мировой культуры. Однако, увлечение это продолжалось недолго; вскоре книжный рынок вновь стал интернациональным без специального тяготения в сторону нашей родины. Поэтому особенно любопытно отметить необычное явление: в номере от 15 февраля с. г. один из самых старых толстых журналов Франции «La Revue des deux Mondes», известный еще во времена Пушкина, Герцена и Тургенева, поместил пространную статью, посвященную русской литературе в лице Алексея Ремизова, как наиболее характерного, по мнению автора, ее представителя. Статья занимает более десяти страниц; подписана она крупным критиком, историком и знатоком искусства, Marsel Brion'ом, неоднократно удостаивавшимся литературных премий.
Первые попытки ознакомления французской публики с Ремизовым относятся еще к 1914 году (сорок лет назад), когда им заинтересовался Blaise Cendrars; несколько позже Mac Orlan осторожно нащупывает какое-то сродство его со своими писаниями; но в 1-м, так и во 2-м случае речь шла скорее о любопытстве при встрече с «диковинным» явлением, чем о серьезной оценке самобытного таланта нашего соотечественника. Проходило время, закончилась первая мировая война, а отношение французской читающей публики к русскому творчеству оставалось неизменным, как вдруг, в 20-х годах, роман «В небе блакитном» <sic!> принят тончайшим и образованнейшим литератором Charles du Bos и возглавляемый им сборник «Les feux croises», где до того времени фигурировали из иностранцев лишь общепризнанные англосаксы. Пришла пора сюрреализма. В самый расцвет его внимание Andre Breton'а привлечено ремизовской фантастикой, но пыл его быстро остывает, а между тем, совсем в другом плане русским писателем заинтересовывается Jacques Maritain. Но и это продолжается недолго и только значительно позднее «незримый диктатор» французской изящной словесности Jean Polhan, берет Ремизова под свое высокое покровительство и вместе с Marcel Arland'ом уделяет ему место на страницах «Nouvelles Revue Française», а затем выпускает его книги в издательстве Gallimard'а.
Трудно объяснить, почему в последнее время симпатии молодых авангардных течений Франции обращаются к Ремизову. Талантливый вождь их Marcel Bisiaux печатает его в своем журнале «84» и помещает восторженный отзыв о жизни и творчестве его в еженедельнике «Arts». С этого момента в самых различных периодических изданиях можно встретить, то тут, то там отрывки из ремизовских вещей и интервью или беседы с ним.
(Les Nouvelles Litteraires, La Parisienne, Le Disque Vert, Figaro Litteraire, Unframonde etc.)
Тем не менее, все это носит характер случайный, отрывочный и не дает полной картины многогранного дарования русского писателя. При этих условиях статья Marsel Brion'а приобретает особое значение: в ней мы в первый раз встречаем уже не слепое признание чужеземного таланта, не просто удивление перед «диковинным» явлением, а трезвый, серьезный разбор по содержанию и по форме ремизовского творчества и признание богатого вклада, внесенного им не только в свою национальную, но и в мировую литературу.
По мнению Марселя Бриона, из всех русских писателей, как советских, так и эмигрантских, никто так глубоко, как Ремизов, не проник корнями в толщу русской земли. Мир его не обычный мир с его общественными и политическими проблемами, с культом трактора: он вечен и неизменен. Выйдя из гущи русской природы, он населен водными и лесными духами, питается народными поверьями, легендами и древними сказаньями; в нем живут волшебники и колдуны с их сверхъестественными чарами. Этот мир нашел себе отражение в сборнике «Там, где кончается лестница».
Внешняя обстановка жизни писателя напоминает автору живопись Еремии Боска. Жизнь на улице Буало течет вне времени и пространства и, уже переступая порог этого жилища, сразу попадаешь в атмосферу феерически-детской свежести. Предметы здесь живут собственной жизнью, имеют свою историю, общаются между собой и ведут интимные разговоры. Кажется, что попал в гнездо, свитое волшебной птичкой «Ремиз» для своего хозяина. Но не всем дано проникновение в этот мир чудес. По наружности Ремизов мог бы быть одним из тех мудрых китайцев на картинах династии Сонга, который ловит отблески луны над озером, прислушивается к крикам обезьян в лесах или к шуму водопадов. По традиции миниатюристов и каллиграфов, в силу привычки внимать голосу предметов Ремизов знает, что рисунок полон магии и что черта тушью или в красках всегда вызывает жизнь, претворяет образ в реальность. Так постепенно в его книгах, рисунках, каллиграфических начертаньях создался мир, полный неожиданной красоты.
«Когда мне случается порезать палец, чиня карандаш или чистя картошку, и я вижу кровь, я мгновенно пробуждаюсь и думаю: кровь явление реальное и ничто реальное не существует вне крови. Я также возвращаюсь к жизни под влиянием холода, но ведь это также связано с кровью». Так говорит о себе Ремизов.
Начал писать он очень рано. Любя предметы, зверей, растения, он описывает их с большой точностью. Наибольшее влияние на него оказали Гоголь и Достоевский. Как у Гоголя, в нем сочетаются натуралист и мечтатель, поэтому и фантастика «Шинели» или «Носа» мирится у него с реализмом «Мертвых душ». От Достоевского он воспринял сострадание к «униженным и оскорбленным», любовь к детям и «нищим духом». Как все русские, он готов приобщиться к судьбе других существ, главным образом, на почве страданий. Лесков и Розанов оставили след на творчестве Ремизова, первый своим ироническим реализмом, второй апокалиптическим провидением, но больше всего писатель обращался к народным легендам, былинам, повествованиям сказочников и ко всем неисчислимым сокровищам русской древности. В старых книгах и письменах Ремизов находит простые, но редкие и богатые по значению слова. Он их собирает и пользуется ими, находя каждому из них надлежащее место. Подчас и сам он создает новые, но их не отличить от уже употребленных в давнопрошедшие времена.
Ремизов несравненный стилист, мастер русской речи, в чем ему отдают должное его соотечественники. «Все, что я знаю о русском языке, как-то говорил Алексей Толстой, ‒ всему этому меня научил Ремизов». Культ слова для Ремизова ключ к общению с бесконечным миром существ и вещей. По его мнению, найти всю силу и все возможности выражения в слове, это значит вернуться к источникам всего, к самому принципу жизни. «Многие русские меня не понимают, ‒ говорит он, ‒ я для них темен, "герметичен"; это потому, что они придерживаются нашей грамматики, импортированной из Франции или Германии; я же обращаюсь к первоисточникам старинного русского наречья и прохожу весь путь, начиная с IX века».
Этот аспект ремизовского творчества чрезвычайно важен и не упомянуть о пластических свойствах его писания и оригинальности его стиля, значило бы не отдать справедливой дани этому «артисту слова». Погруженный в русское средневековье, он черпает в нем истинную обстановку и дух времени, необходимые для его творчества. Особый внутренний склад его позволяет ему жить в своем фантастическом мире, отличном от нашего, где все возможно и нет ничего невероятного. Писатель легко переносится в прошлое своего родины и действительно верит в свое участие в событиях XVI-го века, как например, описанный им поджог московской типографии.
Сны играют большую роль в жизни Ремизова. Из них родились те необыкновенные сказки, где рядом живут реальные и волшебные существа, чарующие нас своей детской прелестью. «Ночь без сновидений, как потерянный день», говорит Ремизов.
Многие склонны считать его «странности» чрезмерными и неспособны следовать за ним в необычный мир, им созданный, тогда как он в нем себя чувствует как дома. По своей абсолютной искренности в экстравагантности всего, что он выдумывает, по этой его верности сновидениям наряду с реальностью, по отказу разделять их или разбираться в них, Алексей Ремизов занимает единственное место в современной литературе. Он не принадлежит настоящему, потому что он принадлежит всем временам. И давно будет позабыт весь хлам, написанный в славу марксизма и машинизма, тогда как книги Ремизова по-прежнему сохраняют свою свежесть, красоту, способность пробуждать трепет, патетизм и вызывать улыбку или смех.
На улице Буало Ремизов воссоздал свою собственную старинную Русь. Русь глаголицы, Рюрика, сказок и поэм. Своим «шестым чувством» он проник в глубины, недоступные обыкновенным смертным.
Писатель одинок. В эпоху, когда утонченности стиля и нюансы в искусстве иным кажутся излишними, он не всегда находит отзвук. Но его творчество универсально; нет того чувства страдания, которое не нашло бы в нем отклика. Это истинный поэт, но даже и это определение не дает представления о многогранном исключительно чарующем образе русского писателя.