В. Третьяков

Алексей Ремизов. «Зга». Волшебные рассказы.
Изд. «Пламя», Прага, 1925 г.

Источник: Сегодня. 1925. 13 июня. № 129. С. [9]

Конечно, эти рассказы не для всех.

Не для всех и Ремизов, удивительный, но неоцененный публикой мастер прозы.

Читая рассказы, заключенные в этой, со вкусом изданной книге и появившиеся в журналах и альманахах еще в мирное время, трудно не поддаться этой исключительной магии слова, когда зачастую по канве сумбурного сюжета раскидываются колоритные узоры и картины.

И уже почти не замечаешь сюжета, а отдаешься очарованию прихотливого, всегда неожиданного словесного плетения.

Поистине волшебные рассказы.

В первом же рассказе «Жертва» речь идет о тихом помещичьем гнезде «Благодатном» – и прозвище какое хорошее!

Все идет в усадьбе прекрасно: порядок и довольство.

Семья прекрасная, хозяин хохотун и рассказчик.

Но у него есть странности.

И тут Ремизов овладевает читателем.

В его рассказе гибнет чуть ли не вся семья, гибнет так ни с того, ни с сего; читателю дико и может быть смешно, но тем не менее настроение жути, странности и необычного остается, а это только и нужно автору.

В рассказе «Чертыханец» тоже все как будто благополучно.

Опять усадьба – чаша полная.

Но хозяин любит чертыхаться, и вот на этой детали Ремизов строит свой необычный сюжет.

У Ремизова своеобразно сплетается психологичность Достоевского и быт, сочный, верный, и в то же время по-ремизовски чудной.

Эта чудаковатость, несуразность, таинственная загадочность придает прозе Ремизова колорит острый и яркий, сразу отличаемый с первой же страницы.

Часто, как в рассказе «Чертик» сюжет как будто совсем незначительный: шалость мальчишки озорника, зато этот пустяк дает возможность Ремизову развернуть темный и впечатляющий быт.

Один из самых сильных и доступных широкой публике рассказов, это – «Суд Божий».

Написан он с силой Лескова, а задуман так захватывающе, что переживания монаха Иллариона, начинающего разуверяться в правоте Божьей правды, принимаешь, как личные.

Когда Ремизов творит, не давая чудному исключительной воли, то власть его прозы исключительна.

Ему трудно, конечно, держаться в известных границах, внутренней и внешней формы: виденья и ритмы и самоцветные, не штампованные слова наполняют и соблазняют.

Назад Рецепция современников На главную