Закончился печатаньем «Временник» Алексея Ремизова («Всеобщее восстание»); последняя часть «Ростань» появилась в пражском журнале «Воля народа» (выпуск I–II, январь 1924 года). В ближайшем времени «Временник» выйдет отдельной книгой (около 200 страниц) под новым заголовком «Взвихренная Русь».
О первой и второй части этих воспоминаний («Весенняя рынь» и «Мятенье»), напечатанных в «Эпопее», уже говорилось на страницах «Звена». Последняя часть «Ростань» заканчивается лаконической записью: «25 октября. Вчера опять началось выступление. Сегодня арестовано "временное правительство" – узнали после обеда. 25 минут 10-го вечера (по моим) с Авроры выстрел» <1>.
<1> Неточная цитата. Cр.: Ремизов А.М. Дневник 1917–1921 гг. // Ремизов А.М. Собрание сочинений. М, 2000. Т. 5: Взвихренная Русь. С. 484.
Заметки Ремизова едва ли не самое замечательное из всего писанного об эпохе войны и революции. Время их не состарит; напротив, когда актуальность их отстоится, превратясь в художественный сюжет, когда перестанет развлекать нас острота подмеченного, запечатленного и «снятого с натуры», – только тогда откроется нам масштаб замысла и крепь построения. О безумных днях, о мятении духа и растлении души написать просто, без «литературности» — вот это до сих пор не удавалось никому. Невыносима всякая приукрашенность <нрзб.> и эффекты, когда дело идет о настоящей, а не придуманной гибели родины, настоящей, а не театральной крови. Ремизов выбирает форму дневника; из мелочей самой обыкновенной жизни составлен его рассказ: путешествие, случайные встречи с людьми, разговоры в вагоне и за чайным столом, маленькие невзгоды (надо 150 рублей за квартиру заплатить, а их нет) стояния в очереди, слухи и пересуды, вырезки из газет, жизнь тяжелая, «тягчайшая»; размышления то грустные, то радостные, сны — странные — может быть вещие, а может быть — так, просто — сны — и рядом цены на папиросы, воспоминания о матери и брате — Москва, Чернигов, Кавказ, Петербург. И вот не только «та» жизнь охватывает, и «те» люди обступают, но как будто в «тот воздух погружаешься — узнаешь звуки, запахи... Ни с чем несравнимы тихие, сосредоточенно-взволнованные, «иконописные» страницы о Москве; богослужения в Успенском соборе — а кругом толпа, взмятенная, растерянная и страшная; «красный» колокольный звон и обрывки народного гула: спускается вечер и тучей нависает беда над темным Кремлем!
«Только в Архангельском Соборе горели огни — неугасимые лампады.
А там на Иване Великом огромный колокол — глазатый пустыми окнами.
А там — звезды, как осенние.
И вдруг я понял, что все это — — прошло —
эта Россия — —» <2>
<2>Там же. С. 136.