«Огонь вещей» Алексея Ремизова (Изд-во «Оплешник», Париж, 1954 г.) – книга о Гоголе, Пушкине, Лермонтове, Тургеневе, Достоевском. Это не умозрительные, остуженные временем оценки историка, или учителя, не объективное изучение классиков, не повторение на новый лад давно известного и неопровержимого, а субъективное ремизовское восприятие; то, что он увидел «распаленными глазами» писателя-художника, минуя общеизвестное. Здесь Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Достоевский не исторические музейные фигуры, единогласно признанные и которые чтутся как славное прошлое русской литературы. Для Ремизова все они – явления художественного «сейчас» и вечной, неминучей драмы человека.
Книга эта – ремизовское «творчество по материалу», трепетно живому для него. Это его личный путь к этим писателям и сообща с ними по жизни; его проникновение в их стихию, им найденные свежие отражения этих гениев и ремизовские узоры вокруг них; его, никем другим не сказанные слова.
Ремизов ищет не разгадать тайны творчества этих писателей, а зарыться в них до самой глубины, до их сокровенного, до «первожизни» и завести читателя в эту волнующую близость с тайнами снов и яви.
«Всякая человеческая жизнь – великая тайна», говорит Ремизов.
«Поверхностное может быть объяснено, но глубже трудно понять… На все ищется почему… Все совершается без потому, и уж как неожиданно!» (стр. 13).
Никаких потому в «Огне вещей» нет, ни в композиции книги, ни в ее языке. Книжный язык, ненавистный Ремизову, язык, в котором «все правильно, ни одной грамматической ошибки, запятые на месте; на глаз серо-пего, пальцам вязко, уху – «щи». Как распознать под таким причастной и деепричастной тянучкой природный лад живой русской речи?» (стр. 124).
Заменен живой речью «русского лада». Лад этот, по Ремизову – «звучание души народа».
«И это не моя блажь, а русская мысль Пушкина о живой воде: где ее искать и ею оживить захряслую русскую речь?.. (стр. 124).
«Пушкинское пожелание… свобода языку и воля слова… А как озвучит слово живая вода! И вы еще увидите, не одни цветы, а и слова цветут! (стр. 126).
«С Пушкина все начинается, а пошло от Гоголя» – заглавные слова о Пушкине. Его радость духа и воля русскому ладу для Ремизова «свет его» и свет этот «веет над русской литературой». «Пушкин вошел в мою словесную культуру и стал для меня поэтической мерой», говорит Ремизов.
Гоголь для Ремизова «сам по себе кипь и хлыв слов, без сюжета и без материала»… «Душа Гоголя плутня и волшебство». «Обыкновенно, Гоголь страшное пересыпает забубенным балагурьем, и только в «Страшной мести» не смех, а песня — песня о величии необъятного мира и его тайны». «Образы сна и образы действительности мало чем отличаются на глаз Гоголя».
«Русская литература зачарована Гоголем».
Таково литературное естество Гоголя. Но вот четкая и страшная схема его судьбы:
«Пушкину гоголевское показалось смешным… Таким топчащим весь свет конем Гоголя был его смех».
«Пушкин отравил Гоголя своим «умом». «Гоголь взялся за «ум». «Придет срок и Гоголь осудит этот «ум».
В гоголевском конце Ремизов видит его очистительную жертву: «Да, сжечь свой ум и голодом заморить себя».
Гоголь для Ремизова «странник – беспрерывная дорога, в которой он ищет успокоения.
О Достоевском Ремизов говорит, что он «пришел в мир не любоваться на землю, на простор и красу Божьего мира. Достоевский пришел судить Божью тварь – человека». «Действительность Достоевского, мало похожа на нашу… в его глазах – пожар…». «У Достоевского все: «мысль», «под-мысль» и «за-мысль».
Про героев Достоевского Ремизов говорит: «Нереальные, эти только мысли – герои живы и действуют, как кожные, а по встрепету неотразимы. Слушайте, любуйтесь, только чур! не трогать пальцами: рука скользнет по воздуху».
Гоголь и Достоевский занимают главную часть книги. В их дебрях талант Ремизова в своей стихии. Посредники между автором и читателем здесь не нужны. Приведенных цитат достаточно, чтобы открыть книгу – цель этой заметки. Открыв ее, книгу не закрыть, как не оторвать глаз от огня. В ней та же завораживающая сила.