<…> А радуемся мы, главным образом, что – пусть в беспорядке, в ложном освещении – но изданы сполна сочинения такого, до сей поры недостаточно оцененного, если же и признанного, то как курьезное и чисто-книжное явление, мастера, как нам представляется А. Ремизов. Нам кажется, что упреки в «книжности» Ремизову – несправедливы, потому что, раз обратившись к апокрифам, разумеется он мог брать их только из книг, но книги вроде «Сказок» Афанасьева, «Словаря» Даля, сбрников пословиц, духовных стихов и т.п., мы никак не можем отнести к разряду писанных книг, а склонны их рассматривать как запечатленную только «живую речь». Почему берем на себя смелость утверждать, что «книжности» и «литературности» у А. Ремизова менее, чем у кого бы то ни было, что речь его жива и подлинна, а когда и расцвечивается древнерусскими народными оборотами, делается это с безукоризненным и смелым вкусом и необычайным тактом. Может быть, издания «Шиповника» помогут публике отнестись к А. Ремизову не как к интересному книжному курьезнику, а как к большому, редкому и саомобытному русскому художнику. А, может быть, это же издание заставит смешать его с Муйжелем, только несколько чудаковатым.
Бодро и самоуверенно, на всех парусах понесся юный граф Толстой, пущенный той же равнодушной рукою «Шиповника». Повести его все известны и приблизительно одинакового достоинства, энергия и плодовитость не грозят истощением, но никому неведомо, куда он правит свою крепкую барку. Покуда что, дай Бог ему здоровья.
Но вот от бессознательного чутья, оберегающего от безвкусных промахов гр. А. Толстого, от изысканного и сознательного вкуса А. Ремизова, мы падаем в сознательное безвкусие Сергеева-Ценского <…>.