Крайний А.
 <З.Н. Гиппиус>

А. Ремизов. Николины притчи

Источник: Современные записки. 1924. Кн. 22. Декабрь. С. 447–449.

У Ремизова я люблю не все. И мне жаль, что в нем не разбираются, не хотят понять, за что именно его нужно любить. Одни, с эстетический точки зрения, возвышают его, другие ‒ отрицают (тоже эстетически!), но берут непременно целиком, и главного дара, собственной его доли, ‒ как он любит говорить, ‒ обыкновенно не замечают.

Не всегда и легко до этой ценной сущности докопаться. Художественные правдолюбцы имеют основания упрекать Ремизова: «он изломан, надуман, притворяется!» Но когда к этим упрекам прибавляют еще: «Ремизов юродствует!» ‒ следует остановиться и задуматься. Да, в Ремизове есть «юродство». Но почему есть оно и в самых лучших его вещах, там, где он совсем не притворяется и ничего не выдумывает?

Скажу сразу, что делает Ремизова писателем с «необщим выраженьем», непохожим на других: это ‒ его уменье сливаться с очень реальной и очень таинственной стороной русского духа, к которой мы и подходить не привыкли. Ремизов вовсе не «описывает» его, он говорит, ‒ когда говорит ‒ как бы изнутри, сам находясь в нем.

Таинственную сторону России даже зовут, пусть неточно, но понятно, ‒ «Юродивой Русью». Что это такое? Если взять широко ‒ это вся жизнь русской народной души, ее сложный рост в истории. Это ‒ неразнимчатая сплетенность язычества, христианства, сказки, порыва к правде; это ее смех и горе, ее хитрость, слабость и сила. Страницы Ремизова, где он сам становится частью этой жизни с ее безмерностью и неуловимой мерой, с ее всегдашним, хотя бы чуть заметным, уклоном к «юродству» (напрасно мы понимаем его только в отрицательном смысле!), эти страницы и драгоценны, их-то и нельзя не любить, если любишь и чуешь Россию.

Таких страниц много в «Николиных притчах».

Почему возлюбил народ «святого Николу», избрал перед всеми святыми, чуть не сделал его, в простоте душевной, идолом своим? Почему столько «сказов» и «притч» сложил о нем? Мало у нас разве угодников? Нет, Никола духу русскому пришелся: он земной, он свой: старичок по грязным

447

дорогам ходящий, в мужичьей беде помогающий, да такой милостивый, что и упросить его, о чем хочешь, можно, и схитрить перед ним ‒ не обидится. Он и сам схитрит, даже перед Христом, чтобы помочь беде: побежал же тайком вдовью корову из белой в черную мазать, когда Христос велел волку съесть «Белуху».

На собранье святых поспевает угодник с земли ‒ усталый: «все со своими мучался, пропащий народ: вор на воре, разбойник на разбойнике, грабят, жгут, убивают, брат на брата, сын на отца, отец на сына! Да и все хороши, друг дружку поедом едят!» Но когда взъярились святые: «велел мне Ангел Господень истребить весь русский народ, отвечал Никола... да простил я им: уж очень мучаются»*).

Не знаю, все ли «притчи» Ремизовым только взяты, или сочинены иные, но это безразлично: они единого духа. Ремизов тут почти не «писатель», просто один из многих «создателей» Николиных «сказов».

Разбойник, вор, лукавый или простодушный обманщик, совершенно так же, как и добрый Иван, «сын купеческий, ‒ все они, в трудную минуту, готовы позвать: «святой Никола, где бы ты ни был ‒ явись к нам!» Зовут и верят: будет, им понятие и помощь от этого старичка, ведь он и чудотворец ‒ и свой брат, вечный труженик и странник, вечный заступник.

Что это, примитив? Фантастика? Детское лукавство, юродство? В самом-то седеньком старичке Николе, разве нет и в нем юродства? Он простенький, он, в трудах, даже и молитвы не твердо помнит: богатый хозяин не пустил раз и ночевать, «ты, говорит, Верую не речисто читал, а Изжени совсем не знаешь. Я таких не люблю»...

Бесполезное дело ‒ подходить к этой сложной области русской жизни с чисто-эстетической меркой. Тут нужно чутье, тоже художественное, ‒ но иного порядка; ведь нужно понять глубочайший реализм такой «фантастики». Ремизов в ней ‒ самый настоящий реалист. Он может, с той же искренностью и простотой, как Филипп из притчи, сказать:

Милостивый наш Никола,
где бы ты ни был ‒ явись к нам!
Скажи Спасу о нашей тяжкой страде
заступи, защити русскую землю.
Благослови русский народ великим благословением
своим

Может, смеет, потому что в нем Филиппова же вера, и в веру эту ‒ верится.


* Курсив мой.

448

Хорошая книжка «Николины притчи». Они ‒ тот Ремизов, писатель с «необщим выражением», которого надо любить.

Р. S. Следует пожалеть, что «Николины притчи», как книга, испорчены приложенной к ней «Жерлицей Дружинной» («к картинам Рериха»). Не вдаваясь в критику «Жерлицы», скажу лишь, что, пристегнутая к «Николе», она есть верх безвкусия. Тут, впрочем, согласны все, не исключая и самого автора, к чести которого, надо заметить, что неудачное соединение совершилось по «независящим от него обстоятельствам».

449
 
Назад Рецепция современников На главную