Городецкий С.
Ближайшая задача русской литературы
Источник: Золотое руно. 1909. № 4. С. 66–81.
(На с. 71–73 о книге «Лимонарь сиречь: Луг духовный»). |
<…> Велик и важен переживаемый теперь литературный момент. Только что закончился пролог, и первый акт начинается. Пролог был долгим ‒ около десяти лет. Пролог был страстным ‒ он вмещал в
|
66
|
себе самостоятельную драму. Еще нет возможности всю ее увидеть и всю понять. Критика только-только начинает подходить к обзору периода. Целый ряд книг вышел за последнее время. Антон Крайний, Философов, Георгий Чулков, Модест Гофман, Горнфельдт, Венгеров и др., люди самых разнообразных положений и типов стремились с разных точек подойти к периоду, осмыслить его и раскрыть его сущность, но дальше обозрения, более или менее чуткого, невежественного или осведомленного, поверхностного или глубокого, никто из них не пошел. По-видимому, историческая точка зрения только начинает нащупываться. Но, как бы то ни было, уже существует, без сомнения, молчаливое согласие в одном пункте: в центре минувшего десятилетия стояло декадентство. Это был уголок литературы, но самый яркий. Это был сук литературного дерева, но самый крепкий; все остальное росло и двигалось в пределах обыкновенного, своевременно приходящего и уходящего, здесь же готовились дрожжи будущим поколениям. Здесь точились стрелы завоевателей. Отсюда шло завоевание новых форм и новых идей для искусства. Отсюда хлынул этот вихрь новых строф, новой звучности и новой красоты, который так неузнаваемо преобразил русский стих, отделив его сверкающей гранью от прошлого, напоив его влагой и звоном и сделав старое пресным и серым. Кропотливая, но благодарная задача предстоит грядущим историкам: анатомировать этот вихрь, установить последовательность развития каждой формы, определить первоисточники, найти типы и указать разновидности. Все поэты, имена которых так или иначе связаны с движением, совершали работу преобразования стиха. Но каждый по-своему. <…>
|
67
|
<…> Итак, в полном вооружении с колчаном, полным стрел, с блестящим щитом стояла русская поэзия над завоеванными сокровищами, сама отягченная своими победами, сама не знающая, как их использовать. И уж начинались в ней явления застоя, окаменения форм, закрепления стиля, все, что можно объединить под именем академизма, когда грянула гроза над Россией, тогда великая и сверкающая жизненной силой, теперь упавшая седым и мертвым пеплом. Этот подъем страны прошел не под победным знаком национальной идеи. Только ее не было на великом знамени свобод. И она сжалась, съежилась, уползла в литературу, и двух избрала себе провозвестников, не смелых народных глашатаев, которые сказали бы ее громко на всю страну, а робких рудокопов, детей подземелья, привыкших только к свету лампочки в шахтах и смотрящих слишком близко на свои драгоценности, не умея показать всю их красоту на ярком дневном солнце. Любовно совершали они свою кропотливую работу, камешек к камешку подбирали и в одиночестве любовались родным узорами. Экзотичными, уродливыми подчас и странными выходили они из-под их рук. Толпа не понимала их, и это было худшее из всех непониманий.
Национальная идея стекла в их шахты, загустела там, потемнела, скорчилась и выглядывала маленьким робким глазком на поля родины, где шла бойня и где она должна была бы веять вольно и широко. Эти два провозвестника ‒ Иванов и Ремизов. Две их маленькие книжечки «Эрос» и «Лимонарь» подтвердят мою мысль ярче всего. И та и другая полны славянизмов. И тот и другой черпают полными пригоршнями из древнего языка. Ремизов благоразумно присоединяет к своей книжке обширные примечания. Иванов этого не делает. Но словарь был бы очень полезен при его стихах. Я выбираю для своего анализа именно эти две книжечки потому, что они исключительны по напряжению творчества, и это напряжение в невидимой связи стоит с революцией. Книжка «Эрос» представляется мне маленькой лабораторией, где впервые химически соединились два далеких на первый взгляд мира: античный и славянский. Это соединение никак нельзя признать случайным результатом совпадений в одном человеке симпатий к двум различным мирам. Оно имеет глубокий исторический смысл. Закон, выводимый Зелинским, гласит: путь к возрождению для всякого народа лежит только через
|
71
|
античность. Оттого-то так нерасторжимы, несмотря на всю нелепость, в стихах Иванова образы античные с образами славянскими. ‒ Мерцая как М и л и т т а ‒ бряцая как К и б е л а ‒ Земля и Мать Д е м е т р а повила Солнцу раны, ‒ покрыла С в е т о в и т а волшебной пеленою. Сопоставление этих нескольких строк из стихотворения «Целящая» чудесно показывает, как в микрокосме, весь ход возрождения. Милитта, Кибела, Деметра ‒ первый шаг, то есть погружение в античность. Солнце ‒ второй шаг, т. е. усвоение общечеловеческих принципов и общеземной жизненной силы через античность. ‒ Световит ‒ третий и последний шаг, т. е. раскрытие о б щ е ч е л о в е ч е с к о г о в с в о е м н а ц и о н а л ь н о м*. Три имени в первом случае обозначают долгий период восприятия античной культуры. Одно во втором ‒ момент перерождения и одно в последнем ‒ начало национального возрождения. То, что оскорбляло на первый взгляд, как недостаток, при ближайшем рассмотрении оказывается глубоко осмысленным.
* Я настаиваю на этом тезисе: общечеловеческое раскрывается только в национальном ‒ особенно ввиду появившейся тенденции у некоторых гомункулусов создавать вечные ценности.
Генезис «Лимонаря» сложнее. Он точно так же восходит к античности, но далекими, окольными путями: через Византию. Он воскрешает не такую коренную струю, как «Эрос». Его темы не Жарбог и Световит, т. е. истоки славянства, а Иродиада, Мария Египетская, Иван Креститель, т. е. школа славянства. Самое драгоценное в «Лимонаре» то, что он воскрешает живой, самобытный трепет нации, воспринимающей чужие легенды как формы и наполняющей его своим животворящим дыханием. Напомню хотя бы описание жатвенного пира во дворце Ирода. Или еще лучше пляску Иродиады.
Попутно в «Эросе» и «Лимонаре» идет работа над языком. Она носит тот же лабораторный характер, но методы ее и результаты важны чрезвычайно. Этот метод может быть определен как энергетический. Представьте, что весь театр стал вдруг на ноги. Или волосы у кого-нибудь стали дыбом на голове. Или еж ощетинился. Вот таков язык Иванова и Ремизова. Каждое слово стоит дыбом. Принцип энергетизма не допускает ничего лежачего, невидного, плоского. Все должно стоять на ногах и показывать себя лицом. Если данный корень потух, надо путем ли перемены префикса или отсечения его повернуть его так, чтоб опять стал очевиден его первоначальный смысл.
Если от данного корня не было до сих пор, положим, прилагательного, необходимо образовать его, в духе языка. Если при данной расстановке слов эти слова тухнут, поставить все наоборот. Несколько таких приемов энергичного обращения с корнями и словами преображает язык неузнаваемо, и значение этой оживляющей работы чрезвычайно велико. Я подчеркнул только внутренний принцип энергетизма, но сюда же относится и введение новых или забытых слов, древних форм, неправильных форм и т. д., чем в изобилии пользуются оба названных поэта.
Это языкотворчество неминуемо влечет за собой целый ряд неудач и падений. Я не буду приводить подобных примеров, потому что нельзя еще даже судить, что удалось, что не удалось реформаторам. Про-
|
72
|
цесс только начался, и то, что сделано, сделано в лабораториях, а проверка еще предстоит. Но я должен констатировать, что процесс идет по верной дороге и питается двумя источниками, одинаково ценными. Первый ‒ исторический. Им пользуется, главным образом, Иванов и отчасти ‒ Ремизов. Второй ‒ живой. Им пользуется Ремизов, подбирая и записывая каждую кроху в деревне ли, в вагоне ли железной дороги или в городе. Наряду с этими двумя источниками, конечно, имеется самый главный ‒ третий: личное предрасположение к языкотворчеству, чувство языка как таковое. Им в высокой степени располагают оба поэта. В этой небольшой лаборатории, к которой примыкаю и я лично, заключены великие надежды на широкий расцвет и широкое распространение ее идей. Как некогда в кружок декадентов сосредоточился узел движения, так теперь он лежит в этой лаборатории. И с трепетом смотрят химики на вверенное им сокровище. <…>
|
73
|
| |
|
| |
| |