Единственный образец надменной, непосредственной стилизации – это «Бесовское действо» Ремизова, помещенное в «Факелах». Здесь, порою чувствуется дыхание искусства, достижение известного совершенства, хотя бы, напр., в языке. Но и то, чтение «Действа» довольно безотрадно. Более или менее удачная реставрация. Как на всемирных выставках строят «уголки» Венеции или Туниса. Жажды поехать в Тунис или Венецию эти «уголки» не уничтожают. Происходит это от того, что стилизация Ремизова не средство, а цель. Очень любопытно, что наш современник, архидекадент А.М. Ремизов, увлекается русской стариной, что из нее он извлекает новые образы, новые богатства языка. Но это его личное дело. Когда романтики прошлого века увлекались готикой, они вовсе не реставрировали ее, а черпали из нее материал для выявления своих новых запросов, пользовались ею как формой для выражения новых душевных переживаний. Их мистический индивидуализм находил в средневековой культуре новое оружие для борьбы с духом просветительной философии XVIII века, с условностями лишенного психологичности «ложно-классического» направления в литературе. Их отношение к «готике» было приблизительно такое же, как у итальянских художников четырнадцатого и пятнадцатого века к античному миру. В этом смысле романтическая «стилизация» была все-таки возрождением, а не реставрацией, событием, некоторым образом общественным, а не только явлением узко-индивидуального эстетизма.
Стилизация же варвара Куприна <1>, упадочника Кузьмина <2> и декадентского любителя старины Ремизова – дело чисто индивидуальное. Погоня за новым сюжетом, не более. Вялый эстетизм художников, оторванных от действительности.
<1> Речь идет о «Суламифи».
<2> «Комедия о Евдокии из Гелиополя», «Повесть об Алексее, человеке Божием».