С обычным запозданием, лишь на днях, вышла в свет эта хорошенькая и милая книжка, помеченная еще прошлым годом. Так долго отдавали ее в стилизованную обложку работы С. Чехова.
В «запоздании» этой книжки А. Ремизова, при желании, можно усмотреть все тот же невеселый символ нашей действительности.
Слишком долго и упрямо, и достаточно успешно наши «Базаровы» всех толков и калибров, унаваживали русскую душу материализмом, сеяли этеизм, выпалывали сорную траву «религиозных предрассудков». Недавно мы любовались всходами, в наши дни – сбираем жатву. Сеятели немножко разочарованы, выросло и покрыло российскую ниву как будто бы не то, что ожидали в швейцарских кафэ и в подпольных типографиях. Вместо торжества разума – хулиганское озорство, вместо Юлиана Отступника, – просто – парень из рассказа Достоевского, стреляющий в Причастие.
Похоже, что спохватились. С неизбежным «запозданием» бросились к покаянию. Выпустили сборник «Свободные Голоса», с унылым вздохом: «Революция наша прошла без молитвы, при безмолвных и темных храмах… Всенародное торжество на Руси прошло без колокольного звона». Заглянули в речи Карташева, без обычной улыбки прослушали лекцию богоискателя Мережковкого, удостоили своим вниманием даже нововременца Розанова… Уделили в газетной хронике местечко патриарху, церкви и собору. Из прокуренных редакционных комитетов выползли даже на улицу, поглядеть на крестные ходы.
Кстати, уже собрали в одну книжку ремизовские «Николины притчи», разбросанные за последние три года в дюжине газет и журналов.
Автор и сам собирал их повсюду: в народных сказаниях, быличках, в трудах Афанасьева, Бессонова, Аничкова, Садовникова, в «Живой Старине», в рязанских сказках Константинова. Но в каждой «Николиной» притче я узнаю самого А. Ремизова.
Неизменная тяга к родному «чернозему», искусная стилизация простонародной речи, теплота веры в Россию, умиленность перед ее страдой…
Содержание большинства притчей-миниатюр: обычная, сказочно-чудесная подмога Николая Угодника мужикам-хлеборобам, деревенским вдовам и сиротам и всем «бесталанным» россиянам. Изредка в притчах фигурируют короли и принцессы, случаются и «буржуи», купцы-богатеи, но и те – лишь люди-человеки.
Народная вера в Николая, в его помощь крепка. Автор на амплуа эпиграфа к своей книжке выписывает хохлацкую погудку: «А що будте, як Бог помре? – А Микола святый на що?» Вторым эпиграфом стоит: «У всякой бабы свой сказ про Николу».
Минуя же бабьи сказы, мне хочется остановиться на тех двух притчах, где талантливому автору не удается спрятать свой ремизовский «сказ»: очень уж он ко времени и к месту.
В притче «Никола Угодник» является к святому ангел с серпами в руках.
– Время жатвы пришло, пробудись, стань и иди на свою землю.
В страхе проснулся Никола. Отошел на русскую землю. Не узнал Никола своей русской земли. Вырублена, выжжена, развоевана, стоит она пуста-пустехонька, и лишь ветры веют по глухим степям и не найти на ней правды.
И пошел Никола вызволять ее из беды.
Подняв со всех ветров густой, большой иней, серебром покрыл он от края до края всю Русскую землю и благословил ее, свою горькую, свою голодную, свою бесшабашную, свою пьяную, чтобы сумела она мудро устроиться, не грешила бы ротозейством, самомнением, глупостью, не выставляла бы себя на посмешище, не попрекали бы ее в лености.
И вернувшись на небо, рассказал Никола:
– Все со своими мучался. Пропащий народ: вор на воре, разбойник на разбойнике, грабят, жгут, убивают, брат на брата, сын на отца.
– Велел мне ангел Господень истребить весь русский народ, да простил и им, больно уж мучаются.
Также и помещенная в книжке последней притча: «За родину». Автору лучше знать: может быть, он и эту жемчужину нашел уже не вчера в каком-нибудь захолустье, записал со слов столетней бабки-сказительницы, но очень уже она кой-кому из героев современности – не в бровь, а прямо в глаз.
Говорится в ней о Стеньке Разине. Поначалу полюбил народ лихого атамана «за гульбу и вольность его: отместит разбойничек обиду народную!»
Только непрочной оказалась эта любовь: «Ночь ли темная, или напрасная кровь замутила вольную разбойную душу, нарушил Степан завет родителев, пошел на своих, своих стал обижать – не пройти, не проехать по Волге, замаял. И вышел у народа из веры».
Кончилось плохо для Степана. С подмогой Николы Угодника связал его народ, лыком моченым связал, а крепче железа. И взмолился разбойник к Николе, да тоже «с опозданием». Трижды просил его: – «Прости меня, «дедушка!» Поднял посох старик… – «Не прощу!» И пошел, такой строгий, непростой, белый странник, не оглянулся, пошел по дороге туда, где тихо поля родные расстилаются и лес нагрозился.
«Три стороны тебе воля, – иди куда хочешь, гуляй во всю, а в четвертую – родную сторону ни по ногу, своих не трожь, за родину не простит, проклянет народ».
Да простит мне автор, что последние слова я подчеркнул. Думается, что очень пригодились бы они, как надпись на фронтоне для многих нынешних дворцов и храмов новой веры.