Эс.
I. Словесная мешанина. (Повесть А. Ремизова «Крестовые сестры»)
Источник: Жизнь железнодорожника. 1910. № 2. С. 25–28.
(В разделе «Заметки читателя») |
В поисках новых путей и в погоне за оригинальничаньем нынешние знаменитости из русских литераторов Бог знает, что такое пишут! Не отравленному воображению читателя, который воспитан на реальных образцах нашей литературы, дико читать писания наших свихнувшихся современников, разгадывать их ребусы-символы, улавливать крупицы таланта в навозной куче звонких слов и новых словечек. Полно, свихнувшихся ли?
Все мы знаем, что и Л. Андреев, и Ф. Сологуб, и Ал. Ремизов – талантливые люди и русская литература, казалось бы, вправе гордиться ими. Зачем же они могут столь рабски подпасть пагубному
|
25
|
поветрию и подносить нам своего изделия филигранный балаган? Разве это не глумление над читателем?.. Право, чудится, что человек притворяется, а не серьезно пишет. Захотел бы, был бы нормальным писателем, отражал бы подлинную жизнь, не бред неизлечимо-помешанного… Характерен также уровень издательской компетенции! Каков гипноз: чего хочешь накрути писатель с «именем», и готова книга, изящное издание, цена за нее назначена не малая.
Вот о повести г. Ремизова в последнем альманахе «Шиповника» (13-м), сколько уже присяжных критиков написали статей. Да позволено будет и мне, не претендующему на критический диплом, поделиться с читателями мыслями по поводу нашумевшей повести… Из-за чего шум!
На 137 страницах большого формата проходит перед нами бесконечная вереница разнокалиберных персонажей, местами метко обрисованных петербургских типов. Но о чем речь?.. Вся эта вереница проходит как в кинематографе, никакого единства, никакой связи, кроме случайных встреч и необычайных совпадений, не бывающих в действительности. Когда читаешь повесть, с первых страниц веет чем-то похожим на знакомое, родное сердцу, и уже скоро, кажется, будто напоминает Достоевского упорством, настойчивостью частых повторений и как будто глубиной мысли… Но нет, это самообман! Читаешь дальше, и уже стыдно делается за себя, что позволил себе такое сравнение, оскорбив великую тень…
Вычурность языка заменяет связность содержания. Да и передать тему повести очень затруднительно, ибо вместо живой темы – нанизаны отдельные сцены и встречи и пересыпаны образами и сравнениями, красота которых может быть понятна разве только самому автору. Почти нет страницы, которая не пестрела бы отдельными словами и целыми фразами, напечатанными с разборкой. Очевидно, этим словам придается какой-то тайный смысл, особенное значение,
|
26
|
и в конце концов надоедают они смертельно, как неуместные подмигиванья и покашливанья. И уже не веришь ни в какой их тайный смысл.
Ну так в чем же дело?.. Жил какой-то Маракулин, служил в банке, откуда его прогнали за ошибку в талоне, и вот первая гениальная мысль, которая ему пришла: «человек человеку бревно». «Ухватился за это бревно, до которого додумался, что человек человеку бревно, и пошел вывертывать». Не правда ли, превосходный стиль? Еще бы грациознее сказать «выкамаривать». Вывертывание это идет на нескольких страницах, и опять сути нет. Терпел затем Маракулин всякие злоключения, и надо отдать справедливость автору, вся эта трагедия маракулинской жизни – не жизненная, нарочно сочиненная автором, не правдивая. Все время внимание читателя отвлекается специально сочиненными словечками, либо взятыми у простонародья. Приведу для примера такие перлы.
«На летучем шаре летал. – Тело, как чайная чашка. – Затопочет ногами, как петух крыльями. – Гремком не гремнет. – Поет самовар, не выживает (!?) – Посидела в бору на жарине. – Паутина сдохлая».
Надо бы писать понятнее. Единственные описания правдивые – это истории изнасилований, либо обольщений: Акумовны барином, Веры барином, Жени Цыгановым, но ведь не в этом одном заключается жизнь!..
Повторений в повести бесконечно много и они очень надоедают: повторяется по целому абзацу, по 10 строк, по два, по три, по четыре раза, и хочется бросит книгу, так действует на нервы это долбление.
Хотелось г. Ремизову, чтобы его повесть была самой «современной» – в ней и аэропланы реют «зелеными крылами» (опять неправда), и «Сатирикон», и автомобили. Но совсем не пристало претендующему на серьезность беллетристу уснащать свое повествование газетными происшествиями самых послед-
|
27
|
них дней. Нисколько не постеснялся г. Ремизов своему Маракулину пристегнуть и губернатора, который не глядя сам себе подписал отставку, и анекдот про рабочего, который смеется, что дали ему пять рублей за то, что он съел мышонка, тогда как раньше он целую крысу съел всего за рубль, и даже письмо какого-то юного самоубийцы, переделанное догадливым автором в чей-то «растроганный голос»:
– Из-за вас я погибаю, славненькие глазки!
Навязчивые идеи преследуют автора по пятам ему никуда от них не скрыться. На Бельгийском дворе у него непременно черная гора; братец непременно из Гавани. Раз упоминается Кузнечный (переулок), обязательная приставка: «где хиромант». Или еще подробнее: «хиромант, который брюки украл». Допек, должно быть, бедного автора чем-нибудь хиромант с Кузнечного!
Вы спросите, почему это все называется «Крестовыми сестрами». А Бог весть! Вот одна из бесчисленных женщин повести, Женя, пришла нагишом в церковь к плащанице с бритвой в руке. Ее почему-то не вывели и не одели, хотя сумасшедшую видно сразу!.. А стали выносить плащаницу; она себе тем временем нанесла несколько ран и в том числе – крест на лбу. Эпизод этот сам по себе не имеет касательства к жизни героя. Потом еще под пятницу видел герой во сне свою мать с крестом на лбу, а в субботу вывалился из окна и разбился насмерть, согласно предопределению г. Ремизова. Вот и все.
Жаль автора – он умеет писать иначе. Жаль загипнотизированного издателя. Но больше всего жаль читателя, которому под видом «повести» подносят окрошку из пестрых слов, невкусную, трудноваримую, и от нее даже не пахнет правдой…
|
28
|
| |
|
| |
| |