Крошечная желтая книжечка с таинственным заглавием, означающим «огонь» на мало кому понятном «обезьяньем» языке. И ведь точно – вся она об огне да о страде: о России огненной, о весне петербургской 20-го года и тяжелая, и радостная памятка.
Бесспорно самое значительное в разрастающейся блоковской литературе – это многостраничные «Воспоминания» Андрея Белого и маленькое «К звездам» Ремизова. «Воспоминания» Белого – нерушимый памятник ушедшей эпохи, начавшейся зарождением русского символизма, «зорями» и через 1905-й год, через глубокие провалы и огромные достижения приведшей нас к Революции. И «Воспоминания» классичны: не одним только биографам Блока, но и для каждого будущего историка русской литературы и общественности начала XX века – станут они настольной книгой, и образы многих лиц для последующих поколений будут, быть может, рисоваться единственно сквозь их призму. А Ремизовское «Ахру» будет излишне людям науки, но нам, сердцу нашему, эта маленькая с такой любовью, таким настоящим, сочным, ремизовским языком написанная книжица даст не меньше увесистых «Воспоминаний».
От первой встречи Ремизова с студентом Блоком к тяжелому после – октябрьскому Петербургу с его монотонными службами в различных ТЕО, с толканиями в очередях, когда нелепая жизнь загнала обоих в тяготы «третьей категории», когда творить стало уже невозможно – вот о чем рассказывает Ремизов. И Блока погиб ‒ был он «в роде как не человек» и что ему оставалось делать на земле, когда взвихрившись высоко над ней, над всем ужасом услышав надсферную музыку, вдохновившую его на «Двенадцать», наступили серые, долгие, тупые будни?
О литературном гнезде Петербурге–Москве, еще отгороженном от всего мира, в незабываемую весну 1920 года – второй очерк. Многообещающей была эта весна. После долгого молчания в зародившихся «Домах Искусств» и «Литераторов» послышались новые, молодые, птичьи голоса. Тут и Пильняк, и Серапионы, и старики «прощупались»: Замятин, Кузьмин, Ахматова, Белый да Сологуб. Подъем был великий: или учили и учились, всем стало казаться, что «радость будет».
И как не тяжело было там: в холоде, голоде и давящем гнете, но за рубежом русскому писателю, оторванному от родной земли, оказалось еще тяжелее, и недаром эпиграфом Ремизов взял свои же слова: «У кого голова крепка, пусть не покидает России».
Издана книжка с редкой – в наши дни – тщательностью и любовью.