Мы знаем Ал. Ремизова, автора романов, повестей, рассказов, перелагателя русских легенд и сказок, знаем образный и красочный язык его прозы, чудесный русский язык, благоухающий полевыми цветами и травами, бережно хранящий самоцветы древнего слова, народного говора. Мы знаем Ремизова поэта. И трудно было бы представить его как автора ученых, теоретических статей о театре. Меньше всего Ремизов рассуждает, теоретизирует. Разные истоки питают творчество научное и творчество художественное. Художественное слово, слово – поэтический образ положено Ремизовым в основу его статей о театре. Поэтому и не назовешь их статьями в обычном значении этого слова. «Мало я чего писал, кроме рассказов, – говорит Ремизов в предисловии к своей книге, – а если и писал, то спрохвала, пó-любу». Пó-любу написаны им и эти лирические заметки о театре, о театральном, в большинстве своем возникшие в 1918–1920 г.г., когда Ремизову пришлось работать в петербургском ТЕО. И хоть и говорит Ремизов, что писать приходилось ему тогда по обязанности, но в тщательной изографичности письма, даже в коротеньких отзывах о пьесах, более, чем обязанность, ощущается любование словом, работа над ним художника. По степени достоинства словесного материала оцениваются, главным образом, и пьесы, представленные в репертуарную секцию. И в этих оценках и отзывах много замечаний о правильности русского языка; особенно ценны в устах Ремизова, знающего подлинную красоту и своеобразие народного говора, замечания об языке псевдонародном, о той шелухе, которую интеллигент-писатель тщательно собирает, как народное. «Мне было всегда неловко, – пишет Ремизов, – когда барыня представляла кухарку, ударяя по словам забитым: знашь, знамо, вестимо, таперича, ушодши, пришодши, потому что все это неправда и неправда, подделывающаяся под горькую правду, и унижающая. Кухарка, которую, так изламываясь, представляет барыня, говорит эти слова, но она знает и другие, "прямо с куста взятые", и говорила их, да барыня-то слышала только оборыши и неправильности».