…Ну вот, и снится мне, будто списал я сорок сказок у одного Вологодского юродивого. А тараканы будто собрались около Исаакия и думают: как им меня съесть. А нужно заметить, решил я славы добиться, – вывалялся в пыли под кроватью, наелся сахару да глины, а под пиджак слона запичкал.
Только проходит это час, два, гляжу, – полюс открыли, а курица кудахчет: небо пало, небо пало. Хорошо. Снова вывалялся под кроватью, опять глины наелся, – дай думаю еще ножницы съем. И ножницы съел, и телеграфный столб съел, и верблюда по-русски говорить научил.
Снилось еще мне, будто я не Ремизов, а Алексей, и поэтому лисица меня к себе приглашает, в пивной приказчиком сидеть.
А баран сидел, сидел, да как начнет из пушки стрелять: Хочу редактором в "Сатирикон", да и баста.
Мих. Миров думал, думал, да как начнет в "Биржевках" мои плагиаты перечислять, ну тут я согласился в католичество перейти.
Ладно. Вы думаете, я жив? Нет! Меня ведь Чухорь юродивый давно ослу продал, и осел меня съел. А то что я живой, — это только так себе.
Уж бился я, бился, нет славы. Миров Мих. мало написал, а то все-таки говорили. Намазал я лицо горчицей, хвост подвязал, написал, будто Юскевич-Красковский мне дядя двоюродный.
А критики говорят: Алешенька! не надо так было делать.
Прошелся на голове по Литейному, у Палкина начал столы кусать, и город Неаполь хотел списать. Думал, – прославлюсь. Хвать, осел меня опять съел, и я проснулся. Отослал "Сны" в "Русскую мысль". А то хотел уже старые брюки, калоши да приятелев чемодан господину издателю Пропперу продать, – чего-то он на дворе выкрикивал…
Чего бы еще придумать. Еще, кажись, я сапоги у кого-то украл, да ваксой голову чистил около Александринки.
(Продолжение будет обязательно)