ДВЕРНАЯ РУЧКА
Есть в больших городах вещи, к которым я отношусь с суеверным почтением, – например, дверная ручка.
Когда мне приходится входить в богатый многолюдный дом и у зеркальной двери дотронуться до ореховой ручки в медной обойме, я невольно вздрагиваю.
В этом доме в третьем этаже живет профессор, безвозвратно проваливший меня на экзамене. Не живут ли тут и мои кредиторы? Или мой смертельный враг? Впрочем, врагов у меня нет, – слишком ничтожное место занимаю я в жизни. Но недоброжелатель?
По-моему, каждую ручку наружной двери по истечении двадцати лет, хотя бы обломок, нужно сдавать в музей па хранение.
Подумать только, сколько народу касалось ну хоть вот этой ручки – задумчивых, размашистых, решительных и робких рук!
Маленькая девочка тянула ее обеими ручонками.
С отчаянием брался за нее подросток, возвращаясь с двойкой из училища.
С затуманенными глазами, ничего не видя, держалась за нее убитая неудавшейся судьбой девушка.
С тихим отчаянием медленно поворачивал ее чиновник, лишившийся места.
Сколько припомнилось разбитых надежд и любви – какой обманутой!
Какой горючей!
Вещи живут, внушают – вы слышите? Вы чуете? – и только ослы да заводные чучелы проходят мимо равнодушно.
1918 г.
ТРАМВАЙ
Как только наступает весна, все бегут из столицы. Зачем? Разве небо не то же? А солнце в деревне другое светит? Или не то, что жжет пыльный, горячий асфальт?
Воздух…
421
Но зато ни в какой деревне я не слышу трамвая.
Как гордо и смело, как сказочный рыцарь на турнире, несется вперед победоносный трамвай, звеня и щелкая! А вожатый, напоминая капитана корабля, как спокойно и уверенно держится за ручку мотора!
Уверенно ясно к намеченной цели летит трамвай.
И в этом гордом движении притягательность его неизъяснима, сколько старания прилепиться к нему, повиснуть, схватиться за медные ручки!
А сколько счастья стоять на передней площадке и смотреть, как у тебя под ногами с мешками и корзинами мечется толпа и прохожие, беспомощные и жалкие, подняв носы, глядят.
Чувствуешь себя выше.
И всякий, кто, ступив с тротуара, взберется на площадку трамвая, уже окреп духом: он смел и уверен, – он мчится вперед.
Но это еще не все.
Вы вступаете в вагон, – там новые люди и новая жизнь.
А какие встречи, разговоры!
Вот дождик захлестал по стеклам, а вы спокойно внутри, – вы презираете и дождь.
Да, воздух…
Деревенский воздух и жир сливок и масло, но и какое изнурение от погодных забот и потерь!
А тут – смотрите! – какая лента женских лиц, начиная со стрельчатоокой смуглянки и нашей северной золото отливной косы и кончая уродом.
Трамвай остановился.
И если входил я одиноким, не одиноким выхожу я.
Нет, никогда ни зимой, ни летом я не покину города: одним своим трамваем наполняет он силою мой дух, а быстрый трамвайный его бег придает мне смелость, а мгновенная улыбка случайных встреч радует мое безрадостное сердце.
Сдавленные камнями перспективы или безграничность полей с грустью и тихой мечтой. Нет, это не мое, только тут на камнях я живу со всем ожесточением и остротою, а там – только томлюсь.
1918 г.
422