коробочки, бочоночки, и с ними Оля играет, как в куклы, прячет, перекладывает, хранит.
Эти драгоценности свои хранит Оля в большой черной шкатулке – любимая бабушка подарила, в шкатулку же складывает она и подарки – коробки с конфетами, – их у нее тихонько отбирают, и не догадывается Оля, не замечает! – и в эту же шкатулку на масленице Оля и блины положила, чтобы лежали ее блины, – все вместе.
А есть у Оли любимые вещицы, с ними она редко когда расстается, и все с собой таскает, любимые.
Была Оля в гостях у соседей, вернулась домой, хвать, а любимого бочоночка и нету – нету бочоночка, забыла! – и сейчас назад собралась к соседям: бочоночек там, она знает где, она живо пробежит за ним, и опять он с нею будет, маленький ее бочоночек.
И уж сбежала Оля с крыльца через двор бежать к соседям, но тут постигла ее неудача: на двор забежала собака, да не какая, а бешеная – бешенка-собака, и по двору поднялся такой шум и гам, так все переполошились — детей уводили в дом, и Олю Фатевна нянька потащила за собою назад в комнаты.
Как перед грозой, затворяли в доме окна, и все двери были заперты.
Жутко на дворе выли собаки.
Жутко на дворе было, и посмотреть страшно. На вой сбегались с дворов собаки, а бешеная с ними управлялась, бешенка к а т а л а собак – она набрасывалась на собак, и рвала их зубами, опрокинет собаку наземь и опрокинутую рвет, только шерсть летит. Кубарем катались собаки, на голову визжали от боли, каким-то клокочущим и раздирающим визгом. Бешеный визг и вой стоял по двору.
Куда и думать было и не только выйти во двор, но и нос показать за дверь – по самому важному делу едва ли кто бы решился выйти из дому. Были отряжены люди за мужиками, и теперь дожидались этих мужиков: придут они с кольями, прикончат бешенку.
Но как же тут быть, как Оле так долго оставаться без ее любимого бочоночка, ждать она не хочет, ей сейчас его надо, – и ну Оля плакать, да как! Оля такая: если чего захочет, так ей и подавай сейчас – на пол ляжет, на полу по полу руками и ногами бьется, – изволь подать!