– Глухой у меня пёс, ослепи его, будь милосердный! – и до трех раз кричала Анисья, стучала головой о корневище: – ослепи! ослепи! ослепи его!
– Ступай, баба, с миром. Затопи печку. Пеки оладьи да мажь помасленее. Твой муж ослепнет. Через трое суток с масла совсем слепой будет.
Поклонилась дуплу Анисья: не узнать – как повеселела!
Тут тихонько выскочил Павел да прямиком и поспел домой до жены.
Степенный был мужик Павел, рассудительный, первый охотник, а тут и без масла ровно ослеп. Или не слышал, на что пеняла Анисья?
Вернулась Анисья.
– Где, жена, пропадала?
– У соседки.
И не может скрыться, так вся и пышет. Затопила Анисья печку, стала печь оладьи. И давай поливать их маслом, да Павлу этакую миску.
– Кушай, муженек, на здоровье!
Павел и ну уписывать.
– Что-то у меня, жена, глаза стягивает.
А Анисья схватила масла и еще прибавила.
– Ешь, ешь масленее. Ходил в лесу, устал. Поешь, отдохнешь и все пройдет.
Сама, знай, прибавляет масла.
Съел еще Павел оладьев – все лицо в масле.
– Что-то, жена, совсем плохо вижу: двоится.
Степенный был мужик Павел, рассудительный, первый охотник, а тут ровно и вправду со сладкого масла ослеп. Или не слышал, на что пеняла Анисья, не чуял, с чего сама, как оладья, пышет?
И на другой день тоже, опять оладьи. И на третий оладьи, да все жирно, да с маслом.
На третий день ослепнет Павел.
Ждет не дождется Анисья, зарумянилась вся.
– Ну, Анисья, я теперь ничего не вижу.
Поверила Анисья.
– Чего ты говоришь?