Шли две богомолки к святым местам помолиться, пристала к ним третья, – баба как баба, а голос мужичий, все словно с дубу рвет, и ни разу в дороге не перекрестилась.
Шли, шли, стали к монастырю подходить, а эта самая их товарка, Бог ее знает, отстала. Оглянулись богомолки, что больно долго, а та себе в землю грязнет: что ни ступит, то дальше уходит, и ушла по пояс.
Богомолки со страха пятиться, – пятились, пятились, да задом и побежали, добежали до монастыря, схватили монаха, да с монахом назад.
– Кайся, окаянная, что ты сделала!
А та себе грязнет, едва языком воротит.
– ...и месяц не раз скрадывала, я людей портила! – больше язык уже не повернулся.
– Будь ты отныне и до веку анафема проклята! – как крикнут, она и пошла сквозь землю, а с гулом, да с шумом.
И на том самом месте гол-камень оказался, проклятое место.
1914 г.