– Не ходи ты к Варушке, Варушка людей ест.
– Еще чего скажешь!
И пошла Анюшка дальше, дошла до Варушки. И видит Анюшка, у крыльца отъеденная ножка лежит ребячья, – глазам не верит Анюшка. Вошла на крыльцо, а тут рука лежит, – не хочет верить Анюшка. В сени зашла, а в сенях тулова да головы человечьи. Хочешь, не хочешь – поверишь.
– Иди, иди в избу! – отворила дверь, кричит ей Варушка, – не ходи, не ходи! – машет руками.
И зовет и не зовет подругу.
Не в толку́ не в уме вошла Анюшка в избу. Сидит Варушка под окном, – когда-то тут сиживали вместе подруги.
– Садись и ты, Анюшка! – а сама так смотрит... неладно.
И, как прежде, сидели под окном подруги. Сколько вечеров тут прошло под окошком, ягоды ели, попевали песни! Теперь молча сидели.
– Я, Варушка, домой пойду, – спохватилась Анюшка, – не по-старому ты, не по-прежнему что-то.
– Не ходи, Анюшка! – оставляет Варушка, а сама так смотрит... неладно.
И опять сидели подруги, как прежде. Сколько вечеров тут прошло под окошком, ягоды ели, попевали песни! Теперь молча сидели.
Поднялась Анюшка, хочет домой. Не хочет Варушка отпускать без ужина подругу.
– Поужинаешь, тогда и пойдешь! – собрала на стол Варушка, принесла рыбник, – рыбник из перстов состряпан человечьих, угощает пирогом подругу.
Анюшка рыбник не съела, за пазуху запихала. И не заметила Варушка.
– Что, съела рыбник?