Колотилом подпираясь, шел по дороге на колокольню Колокольный мертвец; ушатый, в белом колпаке, тряс мертвец бородою: сидеть ему старому ночь до петухов на колокольне.
– За что тебя, дедушка? – окликнула Лейла, несмолчивая.
– И сам не знаю, – приостановился мертвец на мосту, – и набожный был я, хоть бы раз на посту оскоромился, не потерял и совесть Божью и стыд людской, а вот поди ж ты, заставили старого всякую ночь до петухов сидеть на колокольне! Видно, скажешь лишнее слово и угодишь...
– У тебя язык, дедушка, длинный?
– Нет, не речливый! Нет, не зазорно я жил, не на худо, не про так говорил и колокольному звону я веровал...
– А зачем ты, дедушка, веровал?., ты бы лучше в колокольню не веровал, дедушка!
– Нет уж, видно, за слово: скажешь лишнее слово и угодишь.
– А как ты узнаешь, дедушка, которое лишнее, а которое не лишнее?
– То-то и дело, как ты узнаешь!
– А если который немой, не говорит ничего?
– А не говорит ничего, попадет за другое.
– А кому же не попадет, дедушка?.. Дедушка, скучно?
– Да что за веселье! Из любых любую выбрал бы муку! Девять ден я в аду пробыл и ничего: по привычке и в аду хорошо, свыкнешься и кипишь. А тут посиди-ка: холодно, ветер гуляет. Пришла мне на век колокольня, да видно, и по-веки, там мое место и упокой.
– Дедушка, всем попадет?
А мертвец уж тащился на свою колокольню, колотилом подпирался, тряс бородою, и блестел по дороге его мертвецкий белый колпак.
Брякнули звонко ключи, щелкнул колокольный замок: там его место и упокой.
И сеяла ведьма-чаровница любовные плевелы, зельем чаровала красавая землю-мать.
Глухо и грустно шумело в лесу.