КОММЕНТАРИИ

НЕУЕМНЫЙ БУБЕН

Впервые опубликовано: Неуемный бубен. Повесть // Альманах для всех. Кн. 1-я. СПб.: Изд. «Нового журнала для всех», 1910. С. 59–172.

Прижизненные издания: Неуемный бубен // Шиповник I. [1910]. С. 12–84; Неуемный бубен // С и р и н  I. [1910]. С. 12–84; Повесть о Иване Семеновиче Стратилатове. Неуемный бубен. Берлин: Русское творчество, МСМХХII. 78 с.

Печатается по: Шиповник I.

Автографы и наборные рукописи «Неуемного бубна» ( НБ ) не сохранились. Текст первой публикации не датирован, отличается многочисленными опечатками. По сравнению с первой публикацией текст издания Шиповник I более распространен, но без внесения серьезных семантических изменений. Под текстом поставлена дата: «1909 г.». Текст издания Сирин I идентичен изданию Шиповник I за исключением пунктуационных вариантов, датирован: «1909 г.». В Берлинской редакции НБ название изменено на «Повесть о Иване Семеновиче Стратилатове», прежнее название стало подзаголовком; проведена стилистическая правка; внесено посвящение С. П. Ремизовой-Довгелло; дата в конце текста скорректирована: «1909–1922».

История создания НБ связана с дружескими контактами Ремизова с Иваном Александровичем Рязановским (1869–1927) – историком- архивистом, юристом, искусствоведом, коллекционером рукописей, редких изданий, предметов народного быта (биографические сведения о И. А. Рязановском см.: Бочков В. Н. Щедрость души // Влюбленность: Сб. Ярославль, 1969. С. 121–146). После окончания ярославского Демидовского юридического лицея Рязановский служил в Костромско- Ярославском акцизном управлении, с 1899 г. –в костромском Окружном суде. В 1906 г. он вышел в отставку и переселился в Петербург. В 1909 г. причислен к 1-му департаменту Министерства юстиции в Петербурге. Окончил Историко-архивный институт и сблизился с кругом писателей-модернистов. Ремизов познакомился с ним при посредничестве М. М. Пришвина. С конца 1900-х и до 1920 г. Рязановский снабжал литератора книгами и рукописями из своего собрания, предоставлял необходимую справочно-библиографическую информа-

612

цию, своими рассказами о русской провинции давал источники новых сюжетов. Писателя и архивиста сблизили общий интерес к средневековым рукописям, а также сходство взглядов на пути обновления языка русской литературы посредством обращения к его формам, со­ хранившимся в фольклоре, памятниках древнерусской литературы, областных говорах и обсцентной лексике. В мемуарной книге «Подстриженными глазами» Ремизов посвятил Рязановскому главу «Книжник», где, говоря о важности его воззрений для русской культуры Серебряного века в целом, фактически раскрыл значение взглядов архивиста для формирования своей «теории русского лада»: «При всех своих необозримых познаниях в истории и археологии, Рязановский <...> в жизнь не написал ни одной строчки <...>, но устному слову которого обязаны в своем чисто «русском» <...> Чехонин, и Кустодиев <...> Замятин <...> и М. М. Пришвин <...>. Значение изустного слова Рязановского в возрождении "русской" прозы можно сравнить только с "наукой" <...> Вячеслава И. Иванова <...>. Я подразумеваю "русскую прозу" в ее новом, а, в сущности, древнем ладе <...>. Рязановский <...> годами только о русском и рассказывал (повторяю, писать он не мог), расценивая слова на слух, на глаз и носом, и восхища­ ясь своими русскими книгами от Киево-Печерского патерика до Новикова» (Иверень-РК VIII. С. 131–133). О роли Рязановского в пе­ тербургской литературной жизни см. также дневниковую запись М. М. Пришвина от 25 марта 1921г.: «Вспоминал И. Рязановского: "провинциален", обмозгованное сладострастие; как его всего, весь его сундук мудрости и всего накопленного в Петербурге разобрали литераторы» (Пришвин М. М. Дневники. 1920–1922. М., 1995. С. 152).

В 1908 г. Рязановский вернулся в Кострому, где жил в доме, принадлежавшем его жене – Александре Петровне Рязановской (1880– 1973), по адресу: ул. Царевская, д. 16 (ныне: пр. Текстильщиков, д. 20, литера А). Он служил секретарем костромского Губернского присутствия. По поручению Костромской ученой архивной комиссии Рязановский организовал Костромской Романовский музей (открыт в 1913 г.), стал его первым директором и передал туда большую часть своих коллекций (см.: <Биографическая справка И. А. Рязановского> / / РНБ. Ф. 634. Ед. хр. 269. Л. 1). На рубеже 1900–1910-х гг. Рязановский принимал активное участие в попытках Ремизова издать эротическую сказку «Что есть табак» (см.: Данилова И. Литературная сказка А. М. Ремизова (1900–1920-е годы ) // Helsinki, 2010. С. 186. (Slavica Helsingiensia 39)). В воспоминаниях о нем Ремизов отметил: «Сохраняю мою костромскую память – "рязановскую" в моем "Стратилатове" ("Неуемный бубен")» (Иверень-РК VIII. С. 133).

Источником для создания НБ стали устные рассказы Рязановского о его костромских знакомых, оригинальная фигура самого архео-

613

графа, материалы его книжной коллекции, а также личные впечатле­ ния Ремизова от своего первого пребывания в Костроме 25 июня 1909 г. (см.: Ремизов А. М. Адреса его и маршруты поездок // РНБ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 3). Подтверждением значительной роли Рязановского в создании НБ являются устные мемуарные рассказы А. П. Рязановской, зафиксированные костромским архивистом и краеведом B. Н. Бочковым (ОГКУ ГАКО. Р-1224. Оп. 2. Д .369 (предв.). Л . 9–10 об.). Записи бесед с нею легли в основу статьи В. Н. Бочкова «Кострома Алексея Ремизова» (см.: Бочков В. Н. «Скажи: которая Татьяна?» М., 1990. С. 290–298; далее: Бочков В. Н. Кострома Алексея Ремизова). «По воспоминаниям Александры Петровны Рязановской <...> дружеское общение с костромичом, полуночные "беседы" с ним помогли писателю создать в 1909 г. <...> "Неуемный бубен, или Повесть об Иване Семеновиче Стратилатове"» <...> Александра Петровна Рязановская пояснила, что прототипом Стратилатова послужил писец Костромского окружного суда Александр Павлович Полетаев. По ее словам, его внешность воспроизведена в повести почти с фотографической точностью <...>. Полетаев был страстным любителем старины, завсегдатаем костромской толкучки и на этой почве сблизился с Рязановским. В дом на Царевской он всегда приходил с красным узелком, в котором приносил показать или переуступить свою "добычу" – старинную чашку, бисерную вышивку, старопечатную книгу, медный складень... Он очень уважал Ивана Александровича и однажды принес лист с посвященным ему стихотворением. <...> Реальный Полетаев был мелким служащим окружного суда и любителем старины <...> членом местной ученой архивной комиссии. <...> В отличие от Стратилатова благополучно дожил до революции, однако в 1920 году, вернувшись из Петрограда в Кострому, Рязановские в живых его уж не застали» (Бочков В. Н. Кострома Алексея Ремизова. C. 292–297). То, что прототипом образа Стратилатова был реальный человек из костромского окружения археографа, подтверждает письмо Рязановского Ремизову 1913 г.: «Иван Семенович Стратилатов был у меня, когда я лежал больной и очень много пустословил: хочу, говорит, прославиться, пора уж издать свои стихотворения изящным аль­ манахом и деньги думает нажить» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 180. Л. 4). Свидетельством «памяти» Ремизова о прототипе Стратилатова может также служить имя одного из героев его книги «Учитель музыки». Этот персонаж – эмигрант, в России проживавший в костромской глубинке, говорил о себе: «А я, хоть со временем и буду Де-Симон, а пока Семен Петрович Полетаев из Кинешемской Гольчихи» (Учитель музыки-PK IX. С. 157). Опираясь на воспоминания Рязановской, В. Н. Бочков также указал на то, что прототипом образа Б. С. Зимарева был сам А. И. Рязановский. Ремизов наделил Зимарева профес-

614

сией, внешностью архивиста, включая свойственную тому хромоту, и любовью к собирательству старины (см.: Бочков В. Н. Кострома Алексея Ремизова. С. 298). См. также свидетельство М. М. Пришвина в дневниковой записи 1927 г.:«Мне помнится в начале моих литературных занятий, когда Ремизов брал у Рязановского для своей повести "Неуемный бубен", и мы поздно ночью шли с ним домой, он сказал что-то вроде этого "Вы говорите о жизни, но ведь там нет ничего, все мы делаем". Помню, каким ужасом повеяло мне от этих слов на душе и даже злобно к кому-то <...> к самому Ремизову, который брал материал у Рязановского и это считал ни за что» (Пришвин М. М. Дневники. 1926–1927. М., 2003. С. 378).

Повесть НБ была написана в период со второй половины декабря 1909 г. до конца января 1910 г. В целом текст НБ был создан в конце 1909 г. Об этом свидетельствует авторская дата в изданиях НБ в Шиповнике I и Сирине I – «1909», уточненная в берлинском издании: «1909–1922». В январе 1910 г. текст был окончательно доработан. См. сведения о первоначальном варианте названия и времени создания НБ в письме Ремизова Вяч. Иванову от начала февраля 1910 г.: «На прошлой неделе я закончил рассказ, о котором говорил Вам в новый год. Сижу, переписываю. Название ему пока –"Неугомонное сердце". Если подойдет другое – назову именем другим. Я хотел бы прочитать его Вам на той неделе: в четверг, в пятницу, как Вам удобнее. За полтора месяца глаз мой притупился к нему, придется, может быть, либо дополнить, либо переделывать. Может быть, мне лучше всего прочитать в Академии? И в тот же вечер будет выяснено: подходит рассказ к "Аполлону" или посылать его в "Русскую М <ысль>"» (Переписка B. И. Иванова и А. М. Ремизова / Вступ. ст., прим. и подг. писем А. Ремизова – А. М. Грачевой, подг. писем Вяч. Иванова – О. А. Кузнецовой // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М., 1996. C. 96–97). 11 февраля Ремизов читал НБ на заседании возглавляемой Вяч. Ивановым «Академии стиха», проходившем в редакции ж. «Аполлон». См. письмо Ремизова В. Э. Мейерхольду от 9 февраля: «11-го вечером я читаю в Академии (в Аполлоне) рассказ» (РГАЛИ. Ф. 998. Оп. 1. Ед. хр. 2303. Л. 14). На заседании в числе присутствовавших были Вяч. Иванов, А. Блок, Андрей Белый, Н. С. Гумилев, Ф. Сологуб, Ф. Ф. Зелинский, С. А. Ауслендер, Ю. Н. Верховский, А. А. Кондратьев, С. К. Маковский.

Впоследствии историю с чтением повести НБ в редакции ж. «Аполлон» Ремизов неоднократно вспоминал в своих произведениях. Она кратко изложена в кн. «Кукха» (1923), см.: Ахру–РК VII. С. 92; в кн. «Мышкина дудочка» (1953), см.: Петербургский буерак–РК X. С. 35, 471–472; в кн. «Мерлог» (2-я пол. 1950-х гг.), см.: Ремизов А. Неизданный «Мерлог». Публ. Антонеллы Д 'Амелия // Минувшее: Истор. аль-

615

манах. Paris, 1987. Вып. 3. С. 227. См. также упоминание той же истории в тексте дарственной передаточной надписи Ремизова Н. В. Кодрянской 1947 г. на берлинском издании НБ: «Неуемный бубен был забракован "Аполлоном". Так и не попал в альманах» (Волшебный мир Алексея Ремизова. С. 22). Наиболее подробно история авторского чтения НБ в редакции ж. «Аполлон» изложена в кн. «Петербургский буерак» (1954, опубл.: 2003): «Я превратился в Ивана Семеновича Стратилатова, мучителя Агапевны, и в мученицу Агапевну и во всю Костромскую археологию. Повесть писалась по рассказам И. А. Рязановского. Необыкновенное впечатление на Андрея Белого. На него накатило – чертя в воздухе сложную геометрическую конструкцию образ Ивана Семеновича Стратилатова, костромского археолога, рассекая гипотенузой, он вдруг остановился – необыкновенное блаженство разлилось по его лицу: преображенный Стратилатов реял в синих лучах его единственных глаз. / Да ведь это археологический фалл, кротко, но беспрекословно голос Блока. Блок выразился по-гречески. / Андрей Белый, ровно пойманный, заметался <...> "Иван Семенович Стратилатов воплощение археологического фалла", а он не заметил! И это правда! <...> В Берлине в 1922-м лекция Андрея Белого "О любви" <...>. И вдруг <...> голос из публики: / – А где же фалл? – Кусиков выразился по-русски. / И тут произошло однажды случившееся в Пе­ тербурге на вечере в "Аполлоне" <...> и остались одни испуганные глаза – в "Аполлоне" в Блока, в Берлине в Кусикова. А в ушах неуемным бубном по-гречески и по-русски. "Неуемный бубен", одобренный синедрионом, "Аполлон" не принял: С. К. Маковский, возвращая рукопись, мне объяснил <...>: по размерам не подходит, у них нет места, печатается большая повесть Ауслендера» (Петербургский буерак – РК Х. С. 194–195). См. также письмо секретаря «Аполлона» Е. А. Зноско-Боровского Ремизову от 15 февраля 1910 г.: «Я посылаю Вам Вашу рукопись согласно Вашему желанию, она понравилась, но так длинна, что до осени едва ли могла бы появиться в "Аполлоне", – а это, кажется, Вас не устроило бы» (РНБ. Ф. 634. Oп. 1. Ед. хр. 112).

Неудача с публикацией НБ в ж. «Аполлон» была связана с манифестным характером текста. Он знаменовал намеченное писателем новое направление развития постсимволистской модернистской литературы, был одной из первых художественных реализаций ремизовской «теории русского лада». НБ не соответствовал эстетическим принципам ведущих критиков журнала, и прежде всего «кларизму» М. Кузмина. Подробнее об истории неудавшейся публикации НБ в «Аполлоне» см.: Грачева А. М. «Парнас Серебряного века» в судьбе и творчестве А. Ремизова // Некалендарный XX век. Вып. 2. Великий Новгород, 2003. С. 36–42; Обатнина Е. Р. Неочевидный смысл очевидных фактов: А. М. Ремизов и журнал «Аполлон» // От Кибирова

616

до Пушкина: Сб. статей в честь 60-летия Н. А. Богомолова. М., 2011. С. 329–340. Восприятие НБ литераторами и критикой отразило их отношение к новой идейно-эстетической платформе Ремизова. Высоко оценил НБ М. М. Пришвин. См. его письмо Ремизову от 2 июня 1910 г.: «Прочел два раза "Неуемный бубен", впечатление осталось какое-то особенное, при чтении не очень завлекает, как-то туговато читается, но, в общем, после чтения, знаете, как выйдешь на улицу из картинной галереи, все вокруг (быт) расположится живописно: это при моей оценке прочитанного имеет большое значение. Вот не понравилась мне только положительно печать с подписью "от оного", почему – не буду говорить теперь, т< ак> к< ак> тут целое рассуждение и напишу об этом в другой раз» (Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову / Вступ. ст., подг. текста и прим. Е. Р. Обатниной // Русская литература. 1995. № 3. С. 178). Отзывы рецензентов на первое издание НБ были сдержанными и в значительной степени негативными. Наиболее развернутый и по сути отрицательный анализ НБ дал М. Кузмин: «А. Ремизов <...> делает новые опыты романа <...> в "Неуемном бубне". Последнее произведение, может быть, наиболее яркое и едкое из всего, что дал Ремизов. Хочется только верить, что это как бы безжалостное изображение нелепой гадости русской жизни, – есть отражение несколько кривое. Конечно, повести эта кривизна нисколько не вредит, но тип Стратилатова с Агапевной так преувеличенно продолжены, что становятся кошмарно-мифическими и лишают повесть должной убедительности. По форме это скорее всего – хроника, которая может быть прервана когда угодно <...>. Это особенно чувствуется в середине, где перегружение деталями и эпизодами и повторение некоторых излюбленных автором приемов <...> придают повествованию известную вялость. <...> Мы не можем достаточно похвалить изобразительную яркость языка и отсутствие <...> внешней хаотичности» (Аполлон. 1910. № 7. Апрель. С. 43). К. Чуковский, иронически интерпретировавший произведения Ремизова через понятие «страха», отмечал: «Стратилатов самый крепкий у Ремизова человек: с корнями в землю врос, а смотрите, и он, чего только он не боится! <...> Все в мире страшно и все тошнотворно, но есть где-то Царь-Девица <...>, которая придет же когда-нибудь к Стратилатову –"белая лебедь, не раненая!" или никогда не придет?» (Речь. 1910. № 160. 14 (27) июня. С. 3). Н. Валентинов отмечал: «Больше всего места занимает повесть Ремизова, но читать его <...> нет сил. <...> Г-н Ремизов совсем Стратилатов, которого он изображает. Свой портрет рисует. Не хуже его употребляет г-н Ремизов "отборные слова". <...> Перелистывает словарь Даля, выкапывает оттуда слова <...> творит!» (Киевская мысль. 1910. бапр. С. 2). Тот же текст рецензии повторен под псевдонимом «К. 3.» в ж. «В мире искусств» (Киев, 1910. № 1/3.

617

С. 58). Попытки автора опубликовать НБ в составе сборника рассказов в издательстве «Мусагет» оказались несостоятельными. См. письмо Ремизова Андрею Белому от 24 мая 1910 г.: «Если я обратился к "Мусагету", то единственно памятуя Ваши слова после "Неуемного бубна", что Мусагет мою книгу новую издаст обязательно. <...> Мне хотелось бы знать мотивы отказа действительные <...>. В "Аполлон" меня под благовидным предлогом не принимают» (Андрей Белый и А. М. Ремизов. Переписка / Вступ. ст., публ. и комм. А. В. Лаврова // Александр Блок. Исследования и материалы. СПб., 2011. С. 486). Андрей Белый отвечал в письме от третьей декады мая 1910 г.: «Указывали на то, что "Неуемный бубен" уже напечатан в альманахе "Журнала для всех", <...> (а у нас принцип печатать в редких случаях литературу, да и то произведения, в первый раз появляющиеся в печати)» (Там же. С. 487).

Рецензенты первого тома Сочинений Ремизова (Шиповник I ) сочли НБ одним из наиболее значимых произведений книги, однако в своем большинстве останавливались на тематике повести, почти не замечая новую стилевую направленность творчества писателя. Противник модернизма А. Бурнакин писал: «Обращаюсь к наилучшему рассказу Ремизова "Неуемный бубен" <...>. Рассказ этот представляет как бы экстракт творчества Ремизова, последнее слово его художественных достижений в языке, образах, идеях. <...> И получился удачный литературный опыт имитации, перепева, занимательная стилистическая комбинация по формуле: Гоголь, Лесков, Достоевский. <...> Стратилатов – всего-навсего – помесь Башмачкина и Прохарчина, комбинация общеизвестных типов, перестройка готового материала <...>. У Ремизова все не свое, все из фундаментальной библиотеки. <...> Ремизов –это Плюшкин отечественной речи <...>. Его сочинения –<...> это свалочный пункт всякой никчемности и ерундистики» (Новое время. 1911. № 12585. 26 марта (8 апр.). С. 4). «Наиболее значительным» произведением в первом томе Собрания сочинений Ремизова назвал НБ С. Ауслендер: «Омерзителен этот судейский писец Иван Стратилатов, маниак, воплотивший всю пошлость, всю гадость, на какую только способен человек, покупающий себе в наложницы шестнадцатилетнюю швею <...>. Но не с тупоумно-самодовольным обличением подходит Ремизов к нему, а с той же "страдной болью" выписывает до мельчайших подробностей этот изумительный по мерзости портрет-гротеск. Своеобразны приемы Ремизова. Язык его насыщенный, чуть-чуть тяжеловатый, изумителен. <...> ...некоторую нестройность, разорванность в повестях Ремизова следует считать недостатком, от которого все больше и больше чувствуется освобождение автора» (Речь. 1911. № 2. 3 (6 ) янв. С. 5). В. Полонский оценил НБ как «своеобразный, сильный рассказ» и отметил, что «никто не испугается Стра-

618

тилатова из "Неуемного бубна", – от которого разит и Смердяковым, и Передоновым вместе, – и, однако, следишь за его жизнью, –и на мгновенье становится тошно смотреть на Божий мир» (Новая жизнь. 1911. № II. Янв. С. 301). Характеризуя творчество писателя в целом, Б. Садовской писал: «Ремизов, как художник, широк и многозвучен. <...> Поразит нелепицей и безумной чепухой "Снов" и тут же покажет въявь, во всех мелочах и подробностях, с гоголевской настойчивостью, жизнь какого-нибудь Стратилатова, – "Неуемного бубна". <...> Своеобразие стиля вполне отвечает таланту писателя. <...> С первого слова, узнается этот чисто-насыщенный, прочный, чисто-русский, кондовый стиль» (Современник. 1912. № 6. С. 303, 309).

619