ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Деньги вперед

Пришла осень, пошли дожди. Облетел весь сад. Подмерзла калина. И к чаю вместо варенья подавала Прасковья только одно горьковатое калиновое тесто ‒ такое Степанида умела делать из калины. Прометей вставил в окна зимние рамы и стал по утрам топить печки.

Сумрачно тянулся в училище час и надоедливо. Ученикам  с п е ц и а л ь н о г о  бухгалтерского класса как старшим разрешалось не выходить на перемене из класса в зал, и в это время в классе постоянно шел разговор о всяких

169

ночных похождениях: в Огорелышевском училище училось много богатых и состоятельных, и ночные кутежи в загородных ресторанах и дорогих увеселительных домах были делом обычным.

‒ Маргаритка, ‒ донесся как-то до Коли перегорелый с попойки голос Семенова-Совы, завсегдатая всяких заведений, ‒ знаю, сволочь она, кожа желтая, теперь в рублевом...

Вошел учитель бухгалтерии по прозвищу  Ш и б з д и к, и Сова–Семенов, продолжая разговор, уж зашептал на ухо своему соседу Сухоплатову, и лошадиное нечистое лицо Сухоплатова все затряслось и вспотело.

Сколько ни прислушивался Коля, разобрать ничего не мог, да и все равно ничего бы не разобрал он, как бы ни прислушивался, ведь весь класс, все стены загорелись от нетерпения: сейчас же бежать туда в рублевый дом, сейчас же видеть ее, рублевую Маргаритку, ‒ теперь и ему можно! А час тянулся. Насилу Коля высидел этот долгий нетерпеливый час и, сказавшись больным: живот болит, ‒ всегдашняя оговорка, ‒ Коля ушел из училища.

Идти к Маргаритке так рано нельзя было, а домой заходить не стоило, и до вечера проходил Коля по бульварам.

Была суббота, редким звоном, как звонят с Воздвиженья до Пасхи, печально зазвонили ко всенощной.

С своим полысевшим ранцем под мышку вошел Коля в переулок. Мутное ненастье, будто застрявшее в переулке, лежало безгрезным сном. Ненастные суетливые сумерки сыростью липли к щекам. Нехотя со скрипом растворялись ставни в домах.

В рублевом Маргариткином доме против дома, изукрашенного разноцветною мозаикой, кровавым пятном расплылся красный свет фонаря. Коля и пошел на этот красный свет.

Знакомый, намеливший немало крестиков на спине Коли, вышибало Демка – М о к в а, заспанный и обрюзглый от бессонной жизни, поплевывая, чистил ботинки. Коля спросил Маргаритку. Маргаритка еще не одевалась и пришлось подождать.

Коля терпеливо остался в прихожей дожидаться. Вы-

170

шибало Демка-М о к в а  чистил ботинки, перечистил одни, перечистил другие, сколько было, все кончил, отнес по дверям и за юбки принялся.

Коле показалось, пошел не час и не два, вся жизнь прошла, когда, наконец, горничная повела его в спальню.

Маргаритка стояла перед зеркалом, вся кружевная, как игрушечная, причесывалась.

‒ Вам что нужно? ‒ не оборачиваясь, с полным ртом шпилек, спросила Маргаритка.

Коля почувствовал, что ни одного слова не может сказать, и молчал. Проворные руки Маргаритки мелькали перед ним.

Маргаритка воткнула все шпильки, закрутила косу.

‒ «Обо мне ты не мечтай...» ‒ гнусаво запела она из оперетки шарманочную песню, подергала плечом и опять распустила волосы.

На самой макушке ее заблестело белое пятно ‒ лысина. Пластырем лежало это белое пятно. И этот пластырь лез в глаза.

‒ Ну? ‒ вдруг обернулась Маргаритка.

‒ Я к вам! ‒ Коля сказал неожиданно резко и твердо, и твердо сделал шаг, и еще шаг, и еще.

Маргаритка вытаращила красные запудренные глаза.

‒ Деньги вперед! ‒ сказала она сухо.

‒ Я не затем, я к вам!

‒ Деньги вперед! ‒ вдруг закричала Маргаритка, и крик пересекся хрипом, ‒ вы... хозяйку подводите, оборванцы! Встать по-людски не дадут, жить не дают, жить из-за вас нельзя.

А у Коли горло словно свинцом налилось, и льдом сдавило его раскрытое сердце, он сделал еще шаг и обнял ее.

Незабеленные язвы ее сочились, и какая-то плесень, какая-то соль, какая-то слизь мазали ему губы.

‒ Вон! вон!!! ‒ взвизгнула Маргаритка, и отпихнув от себя Колю, сжалась вся и заплакала, как дитя беззащитное.

Не смея взглянуть, Коля медленно вышел.

Моросил мелкий дождик. Всхлипывало под ногами месиво грязи. С постоялых дворов текли нечистоты. В церквах второй звон звонили. Огни фонарей будто под щипка-

171

ми чьих-то злющих пальцев ширялись по ветру. И больно саднило сердце.

Вдруг Коле вспомнилась Машка, ночи у пруда ‒ «Звезды-то какие!» ‒ и вдруг пахнуло запахом мази и гниения: ‒ «Деньги вперед!» ‒ и до пустых жил вздрогнуло его сердце.

Еще сумрачнее тянулся в училище час, еще надоедливее. На перемене в классе по-прежнему шел разговор о всяких ночных похождениях.

‒ Маргаритка, ‒ как-то вскоре донесся до Коли перегорелый с попойки голос Семенова – С о в ы, ‒ сволочь: Сухоплатова болезнью наградила, сволочь...

Сосед Семенова, Бойцов, отдуваясь, фыркнул. А Коля, не сказавшись, вышел из класса, надел шинель и без ранца поплелся домой. По пятам гнусила Маргариткина запетая песня. И у трясущихся ломовиков колеса, чавкая грязь, чавкали ту же песню.

Казалось ему, заболевала вся улица. И на губах ныло, как язва.

И вдруг до пустых жил вздрагивало его сердце.

172

 
Главная Содержание Далее

 
Комментарии
С. 172. ...до пустых жил вздрагивало его сердце. – В этой связи см. отрывок из письма Ремизова жене от 26–27 апреля 1905 г.: «Прочитал первую редакцию "у Маргаритки" – трудная для меня глава, потому что писал сердцем, но не из жизни, а со слов Бориса Вик<торовича> Савинкова. Пожалуй, оставить эту первую, не исправляя» (На вечерней заре 3. С. 459).
556
_______________________________________
 
Главная Содержание Далее